скотом.
3.: — С коровой, наверное, легче, чем с авторами.
— Как вам сказать. Отчасти и легче. Там грязь другого порядка. Которую легче омыть и которая ничего не затрагивает, кроме вашей кожи.
П. В.: — Вообще нужны главным образом машинистки. Если бы я была машинисткой, я бы имела в один миг первую категорию, обед с половинным вырезом и т. д. Вот я знаю — нужна была машинистка в штабе.
3. (смеясь): — Вот я скоро стану машинисткой и перейду в штаб.
П. В.: — Вообще, как это ни странно, сбывается все, что говорили. Что из меня никакого редактора не выйдет, что все это зря.
Подходит к телефону:
— Так вы приехали... Просто необходимо спешно увидеться. Фу ты какая мерзость. А я была уверена, что вы приедете. Да, нехорошо все. Мой врач уехал; эвакуировался, кажется. Другого мне не оставил. Не устроил ничего маме. Я от всего этого расстроена.
Мама теперь целый день говорит, что она голодная. Ей надо устраиваться. Но найти что-нибудь с первой категорией не так-то легко. Мне, конечно, придется взяться за все это. Мама от всего разболелась...
Нет, он здесь еще. Ходит в довольно мрачном виде.
Новый — очень милый человек. Но вообще все нехорошо.
Всем плохо — это так-то так. Но мне всю жизнь было плохо. И теперь так же. Так никакой разницы. А я, по-моему, все-таки стою лучшего.
Господи, какая самоуверенность.
Вешает трубку.
(Секретарше): — Что? Заполнить карточку специалиста? Специалист-то не вышел.
3.: — А интересно — это совещание — что из него получится...
П. В.: — Да ничего... Какое совещание?
— Да с Черчиллем.
— Ах, вы про то? А я думала, про наше совещание.. Странно, чем больше я живу и чем хуже мне приходится — тем больше во мне оптимизма.
П.: — С чего бы это?
— Не знаю, так получается.
— Этот год будет очень для вас полезен — битая, колоченная, никем не проглоченная. Так?
— Ну, проглотить, вероятно, проглотят. Но достаточно того, что меньше на это обращаю внимания, чем раньше. Уже для моего характера — то, что я могу как-то пискнуть в ответ, а не сразу пускаюсь в рев, — уж очень много. Все-таки, товарищи, нам нужна машинистка. Неужели нельзя найти машинистку...
Н. Р.: — Я вас ограблю еще на закруточку.
— Грабьте, дорогая, грабьте. Кстати, он последний. И вообще, поступления прекратились.
— Почему поступления прекратились — меня интересует.
— А вот спросите. И все остальные тоже. Полное равнодушие. Вот почему я не интересуюсь всем остальным. Просто появилась привычка. Человек привык, что я существую в таком плохом виде. Это меня не устраивает. Так — раз в неделю — причем не что-нибудь солидное, а так, пустячки.
Ну-с, это я укладываю для своей мамаши. Смешно, когда говорят «мамаша»? Правда — смешное слово — «мамаша»?
Н. Р.: — Вот хорошо, если будет об этом детском доме передача и туда пошлют. Я там прежде раз была. Какие интересные ребята. И какие ответы у них. Я вам расскажу. У меня не было ничего интересного. Я так грустила.
П. В.: — Нет, я все-таки думаю, что это дело нужное. Другое дело, что приходится скуку передавать. Это бывает очень редко, но когда Т. сказал, что ему очень понравилась моя передача, — это было очень приятно. Это редко, конечно, бывает.
— Меня за интересную работу можно бесплатно купить. Я буду дни и ночи работать. И даже не вспомню о плате. Но если мне не интересно, то не интересно. Вот я думаю: интереса в работе нет, жрать нечего, денег мало — так какого черта я тут сижу? Уж если не думать об идеях — то устроиться похлебнее. Вот Л. говорит, что он скептик. Вот он, скептицизм, куда ведет.
(Входит увлеченный администрированием старший редактор.)
— П. В., В. М., тут звонил Рудный, что он никак не может до вас дозвониться. Но у него все в порядке.
Старший редактор: — Давайте сговоримся с вами — пока материала нет в руках, он не считается. Доверчивость отставить. Ни тени доверчивости, ни грамма доверчивости. Доверчивость — это зло и источник отсутствия всякого присутствия. Рудный звонил, передавал — мне не передали. Груздев обещал принести материал — не принес.
— Так в чем же дело? Я могу соединить вас с Рудным.
— Так дело не в том, чтобы соединить, дело в том, чтобы поставить меня в известность. (Уходит.)
