— Зачем? — рассеяно спросил советник. Кошки его на самом деле не интересовали абсолютно, просто никак не удавалось уложить в голове столь бессмысленную… расточительность аронтцев. Сам Регди никогда не питал особого желания заполучить фамильяра, если бы не обстоятельства, наверное, и не стал бы этого делать, но, как выяснилось, образ мыслей у него все равно такой же, как у большинства соотечественников.
— Они мышей ловят, — просветил друга граф. — Да не забивай себе голову, нам друг друга все равно никогда не понять. Тут замешаны вековые традиции и воспитание. Их просто так логикой не перешибешь.
— Я вот тут подумал, а не продают ли егеря лишних драконов аронтцам, на эксперименты? — Ингельд выпустил в потолок колечко дыма и задумчиво проследил, как оно рассеивается.
— Егеря? — с сомнением переспросил Асмунд.
— Да, я тоже сомневаюсь, что они на это способны, но на миг пришла в голову такая мысль. Что-то же с лишними драконами они делают, — и он рассказал другу о результатах своей проверки, а заодно о странной вере егерей в переселение душ.
— Так, может, они их разводят? — предположил граф. — Для себя, ну, чтобы было куда переселяться.
— Может быть, — улыбнулся советник, выбив потухшую трубку в пепельницу, — может быть…
У меня серьезная этическая проблема. Эти 'старички' требуют, чтобы я рассказывала им о жизни среди людей, подробно рассказывала! Что неизбежно приводит к тому, что мне придется поведать и о жизни Ингельда. И как это сделать, чтобы не выдать все его опасные Тайны? Одно неосторожное слово — и нам это, ох, как аукнется потом. Ведь только кажется, что драконы не имеют с людьми никаких контактов, кроме случайных. Да и то, наверное, лишь таким бестолковым, ничего не знающим об окружающем мире малькам, как я. Узнавая больше о происходящем вокруг, все меньше верю в демонстративную драконью изоляцию и человеческую слепоту. Деталей, понятно, я не знаю, но Ворон уже успел проговориться, что драконы с людьми торгуют, как минимум этими странными кристаллами. Возможно, и информацией торгуют, как и Ингельд: ничего не весит, места не занимает, а стоит при удаче дорого. Теперь приходится за каждым словом следить, чтобы не сказать ничего лишнего и не навредить себе и ему. Как же я это терпеть не могу — постоянно всех в чем-то подозревать и все время следить за своим языком, словно вокруг одни враги!
И пусть меня в последнее время этак ненавязчиво и очень обаятельно пытаются подтолкнуть к мысли, что за своих надо держаться, они плохого не пожелают, охотно верю. Только вопрос этот для себя я еще не решила — кто свои? И выбор, кстати, совсем не очевиден.
Но вот беда, как не ответить, если при попытке что-то умолчать тут же задают несколько уточняющих вопросов? И если бы они попытались надавить или чего-то потребовать, можно было бы на законных основаниях обидеться и вообще отказаться разговаривать. Нет, давить на меня никто не пытался, наоборот, спрашивали очень мягко и корректно, даже вредную старую драконицу одергивали, если она начинала вдруг излишне цепляться к недомолвкам. Мне не оставили никакой возможности отказаться отвечать, никакого морального преимущества. Нет, можно было бы, конечно, упереться рогом и вообще перестать разговаривать, но без всякой причины это сочли бы всего лишь дурацким капризом. И все же, когда со мной так вежливо начинают разговаривать те, кто делать этого вовсе не обязан, начинаю подозревать, что им от меня что-то очень надо. Видимо, паранойя и в самом деле заразная штука.
Не люблю, когда меня в угол загоняют, ох, как не люблю. И когда неудобные вопросы под благовидным предлогом задают, тоже не люблю. Зачем, спрашивается, драконам знать, чем занимается Ингельд при дворе, причем плоть до того, кто и что сказал? Докажите мне теперь, что это лишь простое любопытство. Но зря они решили, что своей вежливостью лишили меня всякой возможности для маневра. Я ли повод для обиды не найду, если очень надо?
Эти высокомудрые патриархи и сами подставились. Главной их ошибкой стало то, что они считали меня этаким несмышленым ребенком, что все время проскальзывало в словах и в отношении.
Конечно, с высоты их возраста даже моя человеческая жизнь — не срок, но мне-то оно сейчас только на руку. Полагают, что разговаривают с ребенком? Вот пусть и получат совершенно детскую обиду за подобное отношение.
Очередной снисходительный вопрос: не тяжело ли тебе, деточка, жить среди людей и других, неразумных драконов, где и к тебе относятся так же, как к другим фамильярам? Его-то я и выбрала, как повод поскандалить.
Можно было и пропустить мимо ушей, конечно, не велика обида. Даже поверить, что мне искренне сочувствуют. Но… такой шикарный случай проверить, как они себя дальше поведут!
Делаю вид, что обиделась. Получайте детскую истерику, многомудрые старцы!
— Да люди ко мне в сто раз лучше, чем драконы, относятся! По крайней мере, не пытаются постоянно выудить из меня какую-то информацию, отделываясь в ответ туманными намеками и невнятными обещаниями! Хотите что-то узнать, задавайте прямые вопросы, а не выпытывайте окольными путями. И пока на мои вопросы тоже не начнут отвечать, больше ни слова не скажу. Все!
На самом деле изображать партизана на допросе и отмалчиваться до победного конца я с самого начала не собиралась. Глупо и бесперспективно. Этот спич и нужен-то был для двух целей: получить передышку для обдумывания своих дальнейших действий и заполучить хоть минимальное преимущество, чтобы иметь возможность задавать и свои вопросы. Так что достаточно пообижаться немного для вида и начать торговаться. А там уж видно будет, как они действовать начнут, если этим драконам что-то от меня нужно, они, поторговавшись, рано или поздно уступят. А если подобные расспросы — стандартная процедура для таких, как я, то на особые поблажки можно не рассчитывать. Максимум — объяснят, зачем им это надо.
Однако мой маленький концерт имел слегка не тот результат, что ожидалось. Я-то думала или уговорить попытаются, или на место поставить, тогда-то торговля и начнется. А меня просто отпустили, разрешив погулять по окрестностям и пообщаться с родственниками. Мол, отдых с дороги, до завтра, а завтра можно и поговорить с новыми силами.
Вот те раз! Или им и в самом деле ничего от меня не нужно? Ну, во всяком случае, времени для раздумий у меня теперь достаточно.
Однако перспектива общения с родственниками меня откровенно озадачила. Я об их существовании все время помнила, даже Ингельду в качестве причины полета в заповедник наплела. Однако о чем с этими совершенно незнакомыми драконами разговаривать, не представляю, хотя, кажется, и надо. Я их, пожалуй, и не узнаю при встрече, в памяти ничего, кроме весьма смутных образов, не сохранилось.
Выбралась озадаченная из пещерки, а снаружи меня только Ворон и поджидает, остальные куда-то испарились. Этот стоит, глыба черная с нечитаемым выражением на морде. И что мне с ним делать? Скосив взгляд на дракона, глубоко задумалась.
Ладно, общение с родственниками, так общение с родственниками! Тоже полезно. Им-то надеюсь, никто не догадался запретить отвечать на все мои вопросы? А если и догадался, всегда есть шанс, что случайно что-то сболтнут. Осмотрюсь, в общем, за драконьей жизнью понаблюдаю.
— Меня отпустили с семьей пообщаться, — сообщаю Ворону. Ноль реакции. — Эй, статуя командора, очнись. Я вообще-то не знаю, где обитают мои здешние родственники.
— Я тоже не знаю, — пожимает крыльями.
Неожиданно!
И мы пошли искать. Это была та еще эпопея. Ходили, спрашивали у тех, кто мог бы помнить, у кого осенью пропал недавно вылупившейся из яйца ребенок. На меня поглядывали с любопытством. Даже порадовалась сперва, что Ворон постоянно рядом, а не сбежал в неизвестном направлении, как Артем, очкарик бессовестный. Потом огорчилась, когда поняла, какой шанс упускаю безнаказанно задать тучу вопросов. У большинства драконов, с которыми мы разговаривали, я вызывала интерес, они вовсе не прочь
