Бежим к штабу.
Немецкая разведка в потёмках напоролась на взвод гвардии лейтенанта Кожина. В короткой стычке трое ранено и Виктор Кожин убит наповал. Вот вам и польская пасха. Тут же похоронили, завернув в плащпалатку.
Возвращаемся. В дверях Мария. Она взволнована, платок сполз на затылок.
— Цо те зробилось, пан офицер?
— Ну какой я пан? — Садимся на прежнее место, и я ей рассказываю о Тосе Прожериной и Викторе Кожине.
Из темноты доносится голос младшего сержанта Медведева, он в охране:
— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант?
— Что случилось?
— Как вы думаете, а на других планетах живут люди?
— Чего это тебе в голову пришло?
— Да так, интересно бы узнать, они тоже воюют, или, может быть, нет? — с неопределённой интонацией произносит Медведев, и я слышу звук удаляющихся мягких шагов младшего сержанта.
Солнце клонится к закату. Пора обедать. Батальонную кухню во время бомбёжки разнесло в щепки. Бойцы шутят:
— Фриц знает, что уничтожать надо.
— Ну да, если бы знал, то первым помпохоза Бабарыку пристукнул.
Варит нам обед Мария. Старуха что-то недовольно бурчит себе под нос. Проголодались изрядно.
— Ну, обедать.
Гремят котелки, ложки, двигают чугуны у печки, хлеб нарезан, и ядрёный пар валит из чугуна со щами.
Крик связного:
— Товарищ лейтенант, тревога! Форма два! К штабу!
Прыгаю в бронетранспортёр. Следом за нами идёт радийная бронемашина. На ходу в мою машину прыгает Курнешов. На головном транспортёре узнаю бритую голову адъютанта командующего. Это не пустяк. Василий командует:
— Расчехлить пулемёты… Приготовиться к бою…
Я влезаю в комбинезон, подпоясываюсь, засовываю рожки автомата в голенища. Вынимаю карту:
— Куда едем?
— Высота 308,6. Правый сосед, Н-ская пехотная, отступает… Надо остановить…
Курнешов часто дышит и на лице его выступили красные пятна.
— В крайнем случае, стрелять придётся, — говорит он, не глядя в мою сторону, и нервно приглаживает пробор.
Незнакомый холодок пробегает по телу.
Пулемётчик стал бледен как полотно. Привычным, но нервным движением он проверяет пулемёт, и я замечаю, что правая рука его дрожит.
Высота 308,6. Каждые 100 метров бронетранспортёр, или бронемашина, а в промежутках гвардейцы, добрая треть из которых офицеры.
Стена ощетинилась пулемётами и автоматами.
А из деревни и рощи на противоположной высоте выбегают группы бойцов, несутся упряжки с артиллерией, конные и пешие.
Страшное зрелище.
К комбату подъезжает на «додже» старик-генерал в сопровождении шести офицеров. Генерал без фуражки. Седые, как лунь волосы, мохнатые старческие брови нависли над глазницами, и глаз почти совсем не видно.
Он крутит пуговицу майору умоляющим голосом:
— Майор, голубчик, не стреляйте… ведь позор, позор-то какой… Я их сейчас сам остановлю… Ведь это и мои…
Крупные слёзы катятся по сморщенному лицу видавшего виды генерала.
Майор стоит навытяжку, его слегка качает от напряжения:
— Товарищ генерал, как только ваши солдаты перейдут речку, по приказу я обязан открыть огонь.
Подлетает «виллис» со знаменем дивизии. Генерал как мальчик прыгает в машину и за ним — его адъютант.
— Майор, прошу вас, не стре…
Подпрыгивая на кочках и чуть не выбрасывая сидящих, «виллис» едет прямо к реке, за ним «додж» с офицерами. Знаменосцы на ходу расчехляют боевое знамя. «Виллис» врезается в речку и застревает у противоположного берега.
Люди выпрыгивают из машин бегут в сторону фронта навстречу своим солдатам. Над головой седого генерала зовёт и рвётся алое полотнище боевого знамени. Вот у знамени уже несколько сот человек, вот они разбегаются в разные стороны и поворачивают артиллерию, повозки кухни, солдат, слышны выстрелы.
Майор смотрит в бинокль.
— По-моему, пока только в воздух стреляют, с облегчением произносит он.
В батальоне большое награждение. Вручает награды генерал. Офицеры по одному подходят к столу, поставленному под развесистым деревом. Гвардейское знамя батальона колышется от лёгких порывов весеннего ветра.
— Гвардии старший лейтенант Романченко, гвардии младший лейтенант Загайнов, гвардии лейтенант Вульфович, — вызывает начальник штаба, и офицеры рапортуют о прибытии для получения награды.
— Гвардии лейтенант Родионов, гвардии лейтенант Кожин, гвардии лейтенант Токачиров, гвардии старшина медслужбы Прожерина.
Никто не выходит, и только командир части коротко отвечает:
— Погиб смертью храбрых…
или
— В госпитале.
— Гвардии старший лейтенант Хангени, — вызывает начальник штаба, и, твёрдо печатая шаг, Валентин походит к генералу.
— Гвардии старший лейтенант Хангени явился для получения награды.
— От имени… — начинает генерал… — и кончает, — вы награждаетесь медалью «За боевые заслуги».
Сдержанный смех проходит по рядам батальона. Генерал недовольно хмурится и косит в сторону командира части. Затем взгляд генерала останавливается на груди Хангени, и он не может сдержать широченной улыбки. Батальон грохочет от смеха. Генерал с укоризной смотрит на начальника штаба, но тот непонимающе пожимает плечами.
— Служу Советскому Союзу! — произносит Валентин, чётко поворачивается, и только теперь мы видим его пунцово красное лицо, но оно улыбается.
14 июня заговорил 1 Украинский фронт. Идём в прорыв на Львов.
Трое суток не смыкаю глаз ни на минуту и, в конце концов, валюсь у штабной машины и сплю под колесом. Меня будит майор:
— Товарищ лейтенант, лейтенант Вульфович, проснитесь, — он трясёт меня за плечи. — Да будьте вы наконец мужчиной, чёрт возьми.
Я бормочу сквозь сон:
