вспомогательным, поскольку нуждается в документальном подтверждении, что было, по объективным причинам, недоступно Р.А. Медведеву.
Как рассказывал автору И.И. Васильев, один из участников экспертизы указанной рукописи Медведева, проводившейся в то время на кафедре истории КПСС Высшей школы КГБ, «книга произвела тяжелое впечатление. В то же время было несомненно, что это серьезная исследовательская работа. Но многие выводы автора требовали проверки, уточнений, документального подтверждения, чего мы не могли сделать. Но в целом вывод экспертной комиссии был такой: поставленная проблема нуждается в дальнейшем научном исследовании».
По поручению Ю.В. Андропова была подготовлена и направлена в ЦК КПСС записка, в которой отмечалось, что, несмотря на многие критические выступления «против культа личности», пока еще никто не ставил вопроса о причинах тех деформаций общественно-государственной жизни и государственного строя в СССР, которые имели место в 30—50-е годы. Работа же Р.А. Медведева является той базой, на основе которой следовало бы создать, при обязательном участии Р.А. Медведева, государственную комиссию и поручить ей анализ причин и природы политики «культа личности И.В. Сталина».
Для объяснения по поводу представленной КГБ при СМ СССР записки, после ее предварительного рассмотрения, к заведующему сектором Отдела пропаганды ЦК КПСС поехал заместитель начальника 5-го Управления генерал-майор Ф.Д. Бобков.
Позиция ЦК КПСС сводилась к следующему: какой смысл в год 50-летия Октябрьской социалистической революции, по стечению обстоятельств, однако, также являвшегося годом 30-летия начала периода Большого террора в отечественной истории, имеет возвращаться к прошлому?
Ведь политические и правовые оценки уже были даны, в том числе XX и XXII съездами КПСС, и все точки над «I» уже были поставлены.
И в этой связи председателю КГБ рекомендовалось отозвать представленную в ЦК КПСС записку в отношении рукописи Р.А. Медведева.
О состоявшейся беседе по возвращении из ЦК КПСС Ф.Д. Бобков доложил Андропову. Председатель КГБ, небезосновательно заметив, что «дури там (в ЦК КПСС) хватает», заявил о категорическом отказе «отозвать» представленные предложения.
К сожалению, это предложение, как и очень многие другие инициативы Ю.В. Андропова, как свидетельствуют архивные фонды ЦК КПСС, оставались там без рассмотрения и без ответа [23].
Еще одним направлением, требовавшим внимания председателя КГБ, являлись проблемы борьбы с преступностью, что позднее — в 1977 г. было сформулировано Ю.В. Андроповым как «участие органов госбезопасности в обеспечении безопасности общества».
Многие авторы писали о «борьбе Андропова против министра внутренних дел Н.А. Щелокова». Однако они, по сути дела, не обращали внимания на причины и обстоятельства данного противостояния. Поскольку данный сюжет подробно освещен в книге Л.М. Мле-чина «Андропов», только коротко остановимся на нем [24].
Ю.В. Андропову поступала информация из КГБ союзных республик, областных и краевых управлений о неблагополучии дел в органах МВД, сокрытии ими преступлений, коррумпированности отдельных сотрудников, их смыкании с преступными элементами.
Бывший с 1966 г. министром внутренних дел Николай Анисимович Щелоков относился к числу личных выдвиженцев и близких друзей Л.И. Брежнева.
И его судьба является наглядным примером перерождения номенклатурного работника, лишенного непредвзятого контроля со стороны государственных органов (прокуратуры, Административного отдела ЦК КПСС), когда поступавшие в эти инстанции многочисленные жалобы оставались без должного рассмотрения и реагирования, причиной чего являлась известная дружба министра с «самим Леонидом Ильичом».
Деятельность Щелокова в МВД, справедливо отмечал Л.М. Мле-чин, складывалась из двух этапов: на первом он стремился улучшить организацию работы служб министерства, не отвергая и современный зарубежный опыт; на втором — пришедшемся на середину 70-х годов, он уже только наслаждался высокой должностью, занимался устройством своего быта. Были у него и немалые личные амбиции; он был очень тщеславным человеком.
Многие ветераны МВД отмечали, что в начале своей министерской карьеры Щелоков немало сделал полезного для органов внутренних дел и их сотрудников, начиная от повышения окладов, развития социальной сферы, повышения качества профессиональной подготовки кадров, технического оснащения и вооружения подразделений и кончая серьезной реорганизацией центрального аппарата министерства.
Использовал он для этого и возможность прямого личного обращения к Генеральному секретарю ЦК (отрицательной стороной этой практики являлось то, что «вопросы МВД» решались лично Брежневым, минуя Политбюро).
Щелоков «продавил» специальный приказ, которым запрещалась критика органов МВД в прессе.
Как замечал по этому поводу бывший начальник Главного управления уголовного розыска, доктор юридических наук Игорь Иванович Карпец, «выходили» на Брежнева многие, однако преимущественно для себя, Щелоков же, не забывая себя, много сделал для министерства».
Поскольку уголовная статистика была «закрытой», появлялись «приписки», повышавшие «раскрываемость» и скрывавшие реальную динамику криминальных тенденций.
Помимо этого, в «облагополучивании» криминальной ситуации были заинтересованы и местные руководители — от председателей исполкомов Советов до соответствующих партийных секретарей.
И Андропов отнюдь не случайно в кругу ближайших сотрудников называл Н.А. Щелокова «жуликом и проходимцем».
В заключении Главной Военной прокуратуры в отношении
Н.А. Щелокова, в частности, отмечалось:
«...Щелокову переданы антикварные ценности на сумму 248,8 тысячи рублей, являющиеся доказательствами по уголовному делу валютчика Акопяна М.С. ...В дальнейшем многие предметы, как имеющие высокую художественную ценность, переданы в Музей Кремля, Останкинский дворец-музей и другие музеи...»
Несмотря на категорический запрет собирать компрометирующие материалы на категории «номенклатурных чиновников», подчас такая информация поступала в органы КГБ в процессе проведения оперативных мероприятий. И тогда вставали сложные вопросы, что с ней делать.
Порой о проверенной и подкрепленной соответствующими доказательствами подобной информации Андропов докладывал лично Брежневу, давал команды руководителям территориальных управлений проинформировать соответствующих партийных секретарей. «Оргмеры», как правило, принимались, но «по тихому», без громких разоблачений и привлечений к уголовной ответственности. Как писал Л.М. Млечин, «Брежнев смертельно не любил скандалов и снисходительно относился к мелким грешкам своих подчиненных». О принципе равенства всех граждан перед законом в подобных случаях предпочитали не вспоминать...
Для «привлечения к уголовной ответственности» — возбуждения уголовного дела в отношении номенклатурных работников требовалась «санкция» (формальное согласие) соответствующего партийного органа: этот порядок был прописан в подзаконных нормативных актах правоохранительных органов. А «партийные инстанции», понятно, не горели желанием давать санкции для привлечения виновных к уголовной ответственности.
Не горели, но все же вынуждены были давать!
Даже в Москве, вотчине одного из твердых недоброжелателей Андропова В.В. Гришина, по ДГОР (делу групповой оперативной
разработки) были арестованы и судимы и член бюро МГК, и Герой Социалистического Труда, да и один немалый милицейский чин расстался со своим постом...
И все же главная цель достигалась: коррупционер покидал свой пост, и полученный результат можно было оценивать хоть как и половинчатую, но все же «победу».
Андропову, известному своей принципиальностью, щепетильностью, приходилось мириться с подобной «мягкостью оргвыводов», хотя они вряд ли устраивали его и соответствовали его убеждениям.
Следовало ли ему, «в знак протеста», подать в отставку?
