Они же мои старые знакомые. Пообещали забить время в публичном доме, а потом — в бассейн. Французы тоже собирались прийти. Но я постараюсь вовремя вернуться, когда понадобится чемоданы таскать. Ну пока, стало быть!”
И он удалился.
“Пойти тоже, что ли, прогуляться, — подумал Рудольфо вслух. — Но у нас еще много работы. Да-да, — подтвердил он, уловив выражение лица Фабиана. — Нам нужно составить декларацию „Всем народам мира“, в которой мы свято подтвердим, что теперь, когда наша независимость, можно сказать, зарегистрирована и для нас открылась дорога в Мировую Схему, мы будем привержены демократическим принципам, правовому государству и свободному предпринимательству”.
Он отправил Фабиана за Екабсом и Андерсоном, но их не было, они успели улизнуть.
“Ничего”, — произнес Рудольфо утешительно. Он вынул из своей папки с золотыми застежками пачку бумаг и хотел было положить ее на стол. Но стола не оказалось. Что делать? Он фыркнул и пристроил свой чемоданчик-дипломат на биде, а сверху положил бумаги, сам сел рядом в позе портного. Фабиан сделал то же самое.
“Мне кажется, что, приступая к составлению настоящего документа, мы должны прежде всего исходить из идеи restitutio ad integrum”, — торжественно произнес шеф.
“Да, но мы должны учитывать и тех, кто в принципе не против эстонского национального государства, но хочет исходить из реальных изменений, произошедших в мире за это время”, — предложил Фабиан так же торжественно.
“Разумеется, — кивнул Рудольфо. — Мир изменился”.
“И почему бы не сказать просто — восстановление на основании преемственности? — предложил Фабиан. — Это понятнее, нежели ad integrum”.
“В этих словах есть колорит”, — кивнул шеф.
Так они работали. Время от времени в коридоре и в соседних комнатах раздавались разные звуки, кто- то влепил кому-то пощечину, кто-то стонал от любовных утех. Прошли часы. Наступило время ложиться спать.
Ничего приятного это не сулило, потому что кровать была всего одна. Они легли, отодвинувшись друг от друга поближе к краю. Из-за чего Фабиан вскоре оказался на полу. Он снова лег и лежал очень тихо. Немного погодя он услышал, как шеф скатился с постели и грохнулся на пол. Рудольфо тихонько охнул и, кряхтя, залез на кровать. Некоторое время стояла тишина. Сон не шел. Потом они оба почти одновременно скатились на пол. Шеф больше не стал ложиться, лишь присел на край кровати.
“Не знаю, что-то не спится”, — сказал он.
“Да, не спится”, — согласился Фабиан.
“Может, пошлифуем еще немного декларацию?” — предложил шеф.
“Давайте пошлифуем”, — не имел ничего против Фабиан.
И они принялись шлифовать.
В какой-то момент они все же задремали, потому что их разбудил телефонный звонок. Портье предупреждал, что девочкам пора покинуть отель.
За окном начало светать.
При расставании Рудольфо спросил у портье:
“Вы знаете что-нибудь об Эстонии?”
“Эстония... Эстония... — Портье потер висок. — У меня работала девушка с таким именем, — сказал он затем. — Хорошая была девчонка. Во такая! У нее был успех. Задница как у кобылы”, — прищелкнул языком портье.
Прощай, “Миссия”
Их было пятеро, и им пришлось взять два такси. В одно сели Рудольфо, Фабиан и Орвел.
“Вы знаете, где находится Эстония?” — спросил шеф у водителя. Тот ответил по-испански, что не понимает. Тогда Рудольфо заговорил с ним на испанском.
Мимо промелькнул знак: “До Трафальгарского аэропорта 1 километр”.
“Теперь конец нашим мытарствам”, — вздохнул облегченно Фабиан.
И тут же спохватился — он надел чистые трусы. Те, в которых была зашита заначка, остались в чемодане, но он не помнил, в каком, чтобы их найти, потребовалось бы четверть часа. Но затем ему вспомнилось, что Рудольфо предлагал Орвелу десять долларов на публичный дом. “Пусть заплатит”, — подумал он равнодушно.
Когда они прибыли на место, Фабиан с Орвелом принялись выгружать чемоданы. Шеф остался в машине. Его беседе с таксистом, казалось, не будет конца.
Фабиан снова встревожился. До вылета самолета оставалось двадцать минут.
Затем Рудольфо и таксист долго пожимали друг другу руки и шеф дал ему на прощание свою визитную карточку. Потом он сделал движение, будто ищет деньги. Но таксист махнул рукой и сказал “maZana”, Рудольфо вылез из машины.
“О чем вы с ним так долго говорили?” — спросил Андерсон.
“Я ему объяснял, что значит на эстонском языке „болван“”, — невозмутимо ответил шеф.
“Я и не знал, что вы и по-испански говорите!” — восхитился Орвел.
“Да, я был в Испании во время гражданской войны”, — ответил Рудольфо как бы между прочим.
Орвел онемел. Затем покачал головой.
“Это невозможно. Годы не сходятся. Мы знаем, что вы от нас в свое время многое скрывали, мы знаем также, что у вас за плечами немало годков, но таким старым вы не можете быть, не стоит нас настолько недооценивать, господин Рудольфо, это оскорбительно для бывалого разведчика”.
“Я и не утверждаю, что я стрелял на этой войне, — ответил Рудольфо. — Но моя мачеха, то есть вторая жена моего отца, была дочерью начальника кассы ордена Святого Иакова. Мы часто попадали в круговорот войны. Эта доблестная женщина умерла всего шесть лет назад в Санкт-Петербурге. Она была из тех, кого русские после гражданской войны в Испании позвали в Москву, наобещав золотые горы, а на самом деле превратили их жизнь в ад. Обратно их, разумеется, не пустили. Они здесь были, по существу, пленниками. Даже после Сибири”.
“Нам пора на самолет”, — заерзал Орвел.
“Конечно, вы же проверяете, не отстал ли кто от группы, — любезно улыбнулся Рудольфо. — Как в старое доброе время. MaZana”, — махнул он кому-то рукой. И, танцуя тарантеллу, направился к трапу самолета.
Фабиан смотрел на убегающую стартовую полосу. Самолет взмыл, и за окном потянулась дымка облаков.
Ему хотелось увидеть Эйфелеву башню и Берлинскую стену, Храм Сегуна и пирамиды — все, все, все.
Прибытие домой
Через три часа они были в Хельсинки.
“Считайте, мы дома”, — усмехнулся Рудольфо.
Их встретил референт по финско-эстонским культурным связям, и они нырнули в его машину.
“Скорее в порт, — сказал Рудольфо после слов приветствия. — У нас очень мало времени. Паром отходит через полчаса”.
Референт недоуменно спросил, какой паром он имеет в виду. Выяснилось, что за это время расписание изменилось и они не успевали на часовой паром. Это означало, что пресс-конференция, назначенная на шесть часов вечера на Певческом поле, отменяется, потому что следующий паром отходил в восемь часов. Но Рудольфо даже слушать не хотел об отмене пресс-конференции. Он попросил отвезти их в общество культуры и начал звонить в Таллинн.
Застав Коэрапуу, он отдал распоряжение, чтобы за ними прислали “Водяного”. Выяснилось, что катера нет.
