на путь истинный. Она думала о том, что её в данный момент больше всего беспокоило.
— Куда-то задевалась её колотушка. Искали, искали с Меланьей. А ты хороша, не могла вернуться пораньше, помогла бы найти. Забыла тебя предупредить, чтобы возвратилась пораньше. Интересно, где шляешься? Так что это остаётся на твоей совести, силой или хитростью, а молоток у неё отбери, как — это уж твоя забота. Слава богу, холодное. Штопор на столе, не ищи. Не забудь прихватить орешки, когда понесёшь чай.
— А вы поняли, тётя, что у неё с… заносами в желудке? Это опасно?
— Понятия не имею, и не морочь мне голову глупостями, и без того хватает проблем.
К тому времени, когда Доротка появилась в столовой с подносом, крёстная уже успела поогорчаться из-за письма Войцеховского. Дискуссия на тему посещения нотариуса шла полным ходом. Естественно, перво-наперво решено было опять заказать Яцека. Уже привычный Вандзин монолог тянулся в бесконечность. Пытаясь перекричать гостью, Фелиция доказывала — у нас так не делается, у нас просто так к нотариусу не заявляются, у нас необходимо предварительно позвонить и договориться, так что визит к нему на завтра, как того желает глобокоуважаемая пани Ванда, ну просто никак невозможен… Два монолога столкнулись и переплелись, однако американка обладала тем преимуществом, что произнося речи, способна была при этом воспринимать речи других, правда, с некоторым опозданием, поэтому неизвестно было, к чему относятся её «да» и «нет». Фелиция же привыкла слушать лишь себя. Вот и в данном случае высказывания американки были для неё лишь музыкальным сопровождением к её собственному сольному выступлению. И в результате так и не поняла, приняты во внимание её доводы или нет.
Это стало известно позже, после того как гостья удалилась наверх, намереваясь отойти ко сну, и прихватила с собой Доротку. Сильвия первой покинула общество, в девять вечера у неё глаза сами собой закрывались. За столом остались Фелиция с Меланьей.
— Я не слушала её болтовню, — сказала Фелиция. — Было в ней что-нибудь важное?
— Я бы удивилась, если бы ты слышала, — язвительно прокомментировала сестра. — Ты ведь одну себя слушаешь.
— Глупости! Слушаю, когда говорят дело.
— А как узнаешь, дело или нет, если вовсе не слушаешь?
— Тебе лишь бы гадость сказать. Так идём ли мы завтра к нотариусу или нет?
Нет, Меланья не собиралась упустить случая позлить сестрицу.
— Но зубы у неё сделаны феноменально! — вздохнула она с искренней завистью. — Видела, как она щёлкала орешки и миндаль? Как пулемёт трещала!
— Что с нотариусом, тебя спрашивают! — завопила Фелиция.
— Самой надо было слушать!
— Ну не слушала, не слушала, и хватит об этом. Говори!
— А может, я тоже не слушала?
— Врёшь, ведь слушала!
— Кто сказал? Может, делала только вид, что слушаю, тем более что обе вы говорили одновременно, перекрикивая одну другую.
— Вот и не правда! Это она трещала, не давая другим словечка вставить.
— Ты тоже хороша.
— Врёшь, и молода ещё меня учить.
— Спасибо на добром слове, пошли тебе Господь за это, чего пожелаешь.
— Меланья, моё терпение кончается!!!
Фелиция наверняка не дождалась бы ответа, но тут сверху спустилась Доротка и сразу прояснила проблему.
— Нет, крёстная бабушка решила завтра лишь позвонить нотариусу и договориться с ним на послезавтра. Отыскала у себя в блокноте номер его телефона. Можно мне немного поработать? Очень надо.
— А кто тебе не даёт? — удивилась Фелиция. — Приготовь ещё чай и работай себе, сколько пожелаешь.
— А над чем ты работаешь? — заинтересовалась Меланья.
— Над каким-то переводом с норвежского, а какая книга и кто переводчик — не знаю, получила рукопись без титульного листа, но уже ясно — он так же знает норвежский, как я китайский.
— Что я слышу! — вскричала Фелиция. — Ты не знаешь китайского? Кто бы мог подумать?
И вмиг помирившиеся сестры дружно захихикали, объединённые травлей племянницы. Та даже не обиделась, просто не поняла, что тут смешного. То, что не знает китайского или то, что знает много иностранных языков? И в том, и в другом случае ничего плохого или постыдного не было, так чего же они хихикают?
Доротка слишком устала за день, чтобы теперь заводиться с вредными тётками, отстаивая своё право на знание языков. Она молча отправилась в кухню, приготовила чай, вернулась с тремя стаканами горячего чая, два поставила перед тётками, а третий на маленький столик в углу столовой. На столике и на диване разложила редактируемые тексты и со вздохом облегчения села.
И в этот момент сверху послышались знакомые мощные удары в пол.
— Господи! — подскочила Фелиция.
— Нашла колотушку! — вскричала Меланья. — Доротка, скорее беги к ней, не могу этого слышать!
— И отбери у неё колотушку!
Как никогда близкая к истерике, Доротка помчалась наверх. Крёстная бабуля лежала в постели с книгой в руках. Крокетного молотка нигде не было видно.
— Дитя моё, принеси из ванной спреивательный флакончик, голубенький такой, а может, зелёненький, я привыкла, чтобы был под рукой на всякий случай.
Единственное, что в ванной можно было назвать спреивательным флакончиком, то есть жидкостью для распыления, уж английский-то Доротка знала, была пластиковая трубочка розового цвета. Вот она и принесла её. Оказалось, правильно угадала. Крёстная ласково поблагодарила «драгоценную внученьку», попросила подать другие очки, которые остались там, на столике у окна. Доротка подала.
Она ещё не сошла с последней ступеньки лестницы, когда бабуля опять затарабанила. Не слушая яростных напоминаний тёток о том, чтобы немедленно отобрать колотушку у вредной старухи, Доротка бросилась наверх.
На сей раз крёстная была не в столь благодушном настроении.
— От окна тянет, — раздражённо заявила она. — Прикрой немного, но не закрывай совсем, я не могу оставаться без воздуха, сделай так, чтобы тянуло в другую сторону, а не на меня, и вообще у вас какие-то неудобные окна, открываются целиком, сквозняка не избежишь, надо чтобы открывалась верхняя половина и не в сторону, а сверху вниз, если злоумышленник явится…
Стиснув зубы, не говоря ни слова, только мысленно представив злоумышленника, который пролез бы в окно и радикально утихомирил бабулю, Доротка выполнила требование. Открыла и вторую створку окна, сделав небольшую щель с помощью двух больших цветочных горшков, ибо другой возможности не было.
— Где молоток? — дуэтом приветствовали её тётки в гостиной.
— Не знаю. Похоже, она на нем спит. В руках его не держала, в руках у неё была книга.
И бедняга, даже не присаживаясь на диван, остановилась посередине комнаты, выжидательно глядя на потолок.
— Если опять задубасит, мигом лети наверх! — приказала Фелиция, тоже уставясь в потолок. — Может, не успеет спрятать.
— Тогда, может, мне вообще не спускаться, а сесть под её дверью и караулить? — спросила бедная Доротка, тщетно пытаясь вложить в свои слова иронию.
Фелиции идея понравилась.
— Прекрасно! Можешь со своими бумагами устроиться у неё под дверью или на верхней ступеньке лестницы. А если на полу неудобно, возьми из ванной табуретку…
— …а из моей комнату настольную лампу. Или торшер, что в углу стоит.
— А под задницу подложи подушку, чтобы не говорила — жёстко на лестнице.
