мог замахнуться, даже на Калифорнию и Гонконг, причём не придётся ему там подрабатывать мойщиком окон или посуды в забегаловках, и без того хватит денег. Упоение счастьем заставило парня позабыть обычную сдержанность и скромность, он никому не давал пробиться к нотариусу, оккупировав его единолично.
Яцеку удалось наконец пообщаться с Дороткой, воспользовавшись общим столпотворением.
— Слушай, не знаю, что и думать. Эти бабки на меня точно с неба свалились. Не могу же я ни с того ни с сего принять их!
— Надеюсь, ты не собираешься от них отказаться, — трезво заметила девушка. — Сам видишь, это такая малость по сравнению с общей суммой. Раз крёстная бабуля пожелала тебе оставить, не считаться с её волей было бы не уважительно по отношению к старушке, не так ли?
— Может, и так, но какие у меня основания?
— А у Мартинека? Тот ни на минуту не засомневался. Бери пример с него.
— Ну, знаешь, с этого кретина?!
— Видишь же, в данном случае он проявил себя вполне разумным наследником. Не стал философствовать, есть основания или нет, просто обрадовался — и дело с концом. Полагаю, тебе сотня тысяч долларов тоже не будет лишней.
— Ещё как пригодится! Как ты считаешь, надо взять?
— Ясное дело!
— Хорошо. А сейчас соберу черепки от проклятого канделябра. Надо же, и как меня угораздило?
— Не сейчас, там, в холодильнике, лежит ещё одна бутылка шампанского, откупоришь её, тогда и заметёшь осколки, вдруг ещё разобьёшь? Да успокойся, видишь же, никто не помнит…
Где-то около шести вечера нотариусу удалось вырваться из когтей наследников, и он уехал на такси, не рискуя после второй бутылки шампанского садиться за руль. Впрочем, только это обстоятельство и спасло его, наследники отложили на завтра невыясненные вопросы, ведь все равно явится за машиной.
Отъезд нотариуса послужил сигналом к окончанию торжества. За ним последовала полиция. Яцек остался из-за Доротки, а Мартинек — из-за ужина, о котором неосторожно упомянула Сильвия. Павел Дронжкевич же остался на всякий случай…
— Выходит он оставил незапертую машину с ключиками, а как же наш преступник на неё вышел? — нервно говорил Роберт Бежану, возвращаясь на работу. — Случайно или следил специально, выискивал машину, чтобы угнать и сбить Доротку? Я бы проверил, порасспрашивал, знаю, работы пропасть, и может ничего не дать, но что стоит попытаться…
— Стоит, и я забыл тебе сказать — уже распорядился, ещё до того, как мы с тобой отправились пировать. Все это время там шуровал Болек, выяснилось, народу на стоянке полно, и транспорта тоже, но он парень работящий, побеседовал со всеми, кто мог хоть что-то показать, нам остался только один тип, сейчас мы с тобой к нему направимся, вот только ознакомимся с рапортом Болека.
У Роберта отлегло от сердца. А Бежан — голова, обо всем помнит, обо всем подумал и вовремя распорядился, потом мог себе спокойно пировать, не то что он, Роберт, и поесть толком не сумел, все угрызался, что не подсказал начальству.
А Бежан продолжал:
— Что мне не нравится, так это пресловутая перчатка. Вернее, две перчатки, но опознают их по лопнувшему шву на левой руке. Неужели он …хотя, знаешь, пожалуй, вернее, говорить она, уж больно маленькие ручки. Так вот, неужели у этой бабы всего одна пара перчаток, и она постоянно ходит в них? К тому же разорвана на пальце по шву. Такая неряха? Или специально надевает их, когда отправляется на промысел, чтобы нам работу облегчить? Не понимаю, холера! Сейчас все ходят в перчатках, холода наступили, но трудно поверить, что эта баба специально пользуется перчатками для того, чтобы доставить нам удовольствие. Адасю я верю, как самому себе, и даже больше, одна и та же перчатка хваталась за крокетный молоток и за баранку «мерседеса».
— И за ручку скоростей…
— Правильно, и за ручку скоростей.
Вернувшись в управление, прослушали плёнку с сообщением шустрого сотрудника Болека и даже ознакомились с его рапортом, который к возвращению старшего комиссара успели переписать с плёнки. На стоянке, где бросили «мерседес», с утра творилось светопреставление, клиентов приезжала уйма, одновременно подъезжали грузовые машины с товаром и грузчиками, кто разгружал товар, кто загружал уже купленный, покупатели и продавцы, охранники и клиенты, в общем, деловой народ всякого рода. В основном деловой народ ещё накануне предупреждал о своём визите, так что идентифицировать нужных людей удалось без труда, разыскав в конторских книгах.
Расторопный Болек руководствовался главным образом хорошим видом на припаркованный белый «мерседес» и опрашивал тех, кто имел возможность его видеть. Так он вышел на одного из продавцов, у которого в ту пору как раз был клиент. Некий Петшак выбирал для своей строящейся виллы облицовочную плитку, кафельную и терракотовую. И прибыл не один, а в сопровождении каких-то мужчины и женщины. Вроде бы как советчиков. Петшака продавец знал, его документы видел, а вот кто такие его советчики — понятия не имеет. Что ж, никому не запрещается приводить друзей-советчиков, так многие поступают, если сами не очень разбираются в строительных проблемах. Петшак и сопровождающие его лица были незадолго до девяти, а вот ушли они вместе или по отдельности, он, продавец, сказать не берётся. Адрес и телефон Петшака — пожалуйста, он постоянный клиент.
Остаток вечера Бежан с Робертом провели в трудах. Опросили всех ещё не опрошенных Болеком посетителей конторы, которые представляли для полиции интерес, поскольку оказались в непосредственной близости от белого «мерседеса» в урочное время. В восемь тридцать утра машина ещё стояла на стоянке, в девять сорок пыталась сбить Доротку недалеко от её дома. Если отбросить десять минут на дорогу, речь шла о часе. Один час в распоряжении преступника. Одиннадцать опрошенных имели железное алиби. Оставался Петшак со своими советчиками.
Стоя перед строящейся виллой, Роберт выходил из себя:
— Слов нет, ну и кретин же этот продавец! Доставляет клиенту товар, а того не знает, что тот здесь не живёт и жить не может, ведь работы ещё… Остаётся телефон.
— Что ж, — стараясь сохранять философское спокойствие, — отвечал Бежан. — Телефон есть, будем звонить до посинения…
После того как одни уехали, а другие отправились спать, Доротка сбежала из дома. Нет, не навсегда, а просто поддалась на уговоры Яцека обмыть вдвоём получаемое наследство. Он пригласил девушку в «Барбадос», второпях ничего лучшего не пришло в голову. Доротка, совершенно не знакомая со злачными местами Варшавы, охотно приняла приглашение. Чтобы избежать попрёков случайно подвернувшейся тётки, дом покинула через узкое оконце чулана.
А в «Барбадосе» Доротка окончательно влюбилась в Яцека. Оказалось, ко всем уже ранее известным достоинствам молодого человека прибавилось ещё одно — он великолепно танцует! А если учесть, что к танцам Доротка проявляла такой же талант, как к иностранным языкам, то не удивимся, узнав, что Яцек и вовсе потерял голову.
Домой на улицу Йодловую Яцек отвёз девушку в начале третьего ночи, на такси, конечно, надо же хоть раз в жизни позволить себе хотя бы вина выпить! Свою машину он оставил у «Барбадоса», ничего, завтра возьмёт её оттуда.
Высадив Доротку у её дома, не сразу развернулся и уехал, как какой-нибудь неотёсанный чурбан. Нет, как джентльмен, довёл её до дома и подождал, пока божество не окажется дома.
Убегая с любимым, Доротка предусмотрительно оставила окно чулана приоткрытым, и теперь сразу заметила, как из него тянется полоска дыма. Голова немного кружилась, это верно, и от выпитого, и от обилия нахлынувших чувств, но не до такой степени. Девушка пригляделась повнимательней, потом повернулась и со всех ног бросилась вдогонку за Яцеком, с которым только что распрощалась.
Тот уже садился в машину, но при виде Доротки выскочил обратно.
— Дым идёт! — задыхаясь, сообщила девушка.
— Откуда?!
— Из дома. Точнее, из моего чулана. Езус-Мария, неужто пожар? Как думаешь, стоит в дверь войти? Тётки проснутся, ну да ладно.
