консультант был поражён, ведь ожидал совершенно другой реакции, но быстро приспособился.
— Что до пива, возражений не имеется, а насчёт тряхнуть, это как?
— А вот так, — Патриция приподняла и шмякнула об стол растрёпанную папку с документами.
Бедный Кайтусь на этот раз попал под раздачу совершенно незаслуженно. Анорексичной рыжей красавице он и в самом деле дал отставку и не имел ни малейшего намерения встречаться с ней ни в Плоцке, ни где-либо ещё. Надеялся на какое-нибудь новое приключение, а тут, как гром с ясного неба, свалилась на него прежняя ошибка. Позапрошлая красавица, та, что была до рыжей. Встретил её случайно во время той неудачной однодневной поездки и сделал глупость, пригласив на скромный ужин. Очень скромный и весьма укромный, поскольку красавица была с мужем, и оторваться полностью не было никакой возможности.
К огромному облегчению поскучневшего поклонника, и так уже себя ругавшего на чём свет стоит за совершённую глупость…
Дама же восприняла ужин совсем иначе и, воспылав безумной страстью, тайно завладела мужниной «сиренкой» и отправилась на свидание к абсолютно остывшему воздыхателю.
Воздыхатель, вместо того чтобы ответить на чувства, охладел ещё больше. Прямо-таки заледенел.
— Я тебя не звал, — холодно прошипел он. — Возвращайся домой. У меня нет ни малейшего желания получить по морде от твоего мужа.
— Он ничего не знает! Это его не касается! Я с ним разведусь!
— Серьёзно? А дальше что?
— Переберусь к тебе, будем вместе, без всяких помех…
Кайтуся забавляли глупые ситуации, смешные и неудобные положения, в которые попадали люди из- за разницы во взглядах, противоречивых желаний и прочих недоразумений. Он любил посмеяться над невероятными осложнениями и забавными несчастными случаями. Чужими. Когда это не касалось его самого!
Он представил себе анорексичную даму, звонящую в квартиру Патриции, и ему стало совсем не до смеха. Наоборот, его чуть кондрашка не хватила. Впрочем, долго любоваться воображаемыми картинами времени не было, требовалось как можно скорее избавиться от тощей идиотки. Вкусы господина прокурора вдруг резко изменились, и худоба категорически перестала ему нравиться. Спровадить её немедленно, а то, не дай бог, ещё кто увидит, его же полгорода знает…
Худосочная прелестница пыталась вешаться ему на шею, от чего он ловко увернулся. Но влюблённая дама не сдавалась и громогласно заявила, что к тирану она не вернётся, чемодан в багажнике, захватила, мол, на всякий случай, чтобы спокойно отправиться с Кайтусем в Варшаву. У Кайтуся потемнело в глазах, он запаниковал и подумал, что только этого сокровища ему и не хватало, ради такой дурынды он урвал те проклятые сутки, которые ему до сих пор икаются, и ещё неизвестно, какими слезами отольются. Он пытался убедить упрямую провинциалку изменить жизненные планы и вернуться к мужу, что, несмотря на его большой опыт в такого рода уговорах, не очень-то получалось. В результате чего сцена у прокуратуры становилась всё более бурной.
Поскольку время было уже позднее и движение на улице практически замерло, необычный шум двигателя слышался издалека. Звук приближался. Кайтусь настороженно прислушался, дама внимания не обратила. Выехавший из переулка автомобиль оказался специальным фургоном для перевозки лошадей. Остановился он прямёхонько перед капотом «сиренки».
Прежде чем с пассажирского сиденья выскочил тиран, известный в миру как директор гостыньского совхоза, Кайтусь успел содрать с себя оплетавшие его сладкие, но костлявые узы, молниеносно повернуть в замке ключ, влететь в помещение и запереться в безопасной прокуратуре. Света он зажигать не стал, прильнул ухом к дверной щели и подслушал нежное начало супружеской встречи. Лошадиный фургон исчез из виду с невероятной скоростью, и краткой стычке ничто не помешало.
— Марш домой, дурища! — дико прорычал тиран. — Нечего тут торчать! А хахаля твоего в два счёта с работы попрут, ты у него уже в печёнках сидишь! Сама разве не видишь, балда ты эдакая, тебе ещё уток на завтра печь! Пошла домой, говорю!
Кайтусь почти с нежностью подумал, что совхозный тиран — мировой мужик, а поскольку предпринимаемые мировым мужиком действия через щёлку просматривались плохо, он на всякий случай дал себе слово, что будет обвинять его со всей возможной мягкостью. Опять же не приходилось сомневаться: рано или поздно, а директор совхоза под суд обязательно угодит.
Господин прокурор дождался отъезда «сиренки» и с облегчением отправился в комнату для гостей. Общаться с Патрицией сил уже не осталось.
Ресторан закрывался, и это заставило Патрицию и Зигмунда завершить дискуссию на уголовно- бытовые темы. Теперь журналистке всё стало ясно и от этого только противнее.
— Ну вот, весь оптимизм из меня улетучился, — сердито заявила она, завязывая пухлую папку. — В этих кругах всё возможно. Удивительно, как ты такое выносишь.
— Я пользуюсь, — поправил Зигмунд, следуя за ней по коридору. — Самым наглым образом извлекаю личную выгоду. Три квартиры в трёх городах, кабинет, ну, и самое главное — консультации на высшем уровне. Благодаря чему имею возможность вблизи наблюдать за вонючим болотом, которое должно являть собой человеческую не просто мысль, а ведущую и направляющую. Можешь не сомневаться, кассация тут гарантирована и, разумеется, с обеих сторон. Хотя насчёт обвинения уверенности у меня нет.
— Думаешь? А почему?
— Не хочу никого обижать, но прокурор явно ещё не дорос. А может, просто ленится и не желает притворяться, что относится к этому цирку серьёзно.
Патриция не стала защищать Кайтуся. Зигмунд оценил его верно.
— Впрочем, это не имеет значения, — добавил он. — Даже если апелляцию подаст только одна защита, результат будет ровно такой же. А уж после этого слетит парочка голов.
Патриция фыркнула:
— Можно поинтересоваться, куда?
— К примеру, на заманчивое место консула в Монголии.
— О, господи…
Остановились у дверей её комнаты. Зигмунд оперся рукой о косяк, продолжая с нескрываемым интересом разглядывать Патрицию.
— Что ты скажешь, если я возобновлю попытку того неудачного изнасилования семнадцатилетней давности? Зрителей здесь никаких нет…
Патрицию передёрнуло так, что, ей казалось, грохот внутренностей слышен этажом ниже. Она почти что забыла о той юношеской дурости, и на тебе! Зигмунд не придумал ничего лучшего, как ей об этом напомнить. А на фоне идущего уже два дня процесса предложение прозвучало не то что неуместно, а просто вульгарно. Не хотите ли, барышня, заняться сексуальной гимнастикой на куче дерьма!
Она оперлась на косяк с другой стороны.
— Это ты по ассоциации с делом той горе-куртизанки? — с издёвкой спросила она. — Ценю оказанную мне честь. А также твою отвагу, не побоялся поделиться подробностями с прессой.
Зигмунд пренебрежительно пожал плечами.
— С меня не убудет. Сплетни всё равно расходятся, а что ты можешь сделать? Даже если обо всём напишешь. Парижская «Культура» этого не опубликует, чай, не жёлтая пресса, а такого рода донесений у них пруд пруди. Для Америки это обычная бульварная история: сановник из дикой страны за железным занавесом шастает с курвами по кустам Тоже мне, сенсация! Никто тебе не поверит. Об отечественной прессе и говорить нечего, все поверят, но никто не станет лезть на рожон с публикацией. Так чего, спрашивается, мне бояться?
— Твоя правда, — вынуждена была признать Патриция по серьёзном размышлении. — Разве только попытки изнасилования, да в случае решительного сопротивления неприятных телесных повреждений, в том числе и на лице. А честно говоря… Ради одного обнаглевшего пакостника сводить на нет жалкие остатки правосудия!..
