который понимает, что он окружен духами зла и духами злобы. Фома Фомич — это мелкий шут. Но ведь большинство шутов (у Достоевского целая галерея шутов, вплоть до Федора Павловича Карамазова) понимало, чту с ними. Карамазов говорит, что я де — квартира плохонькая (куда вселиться бесу), поэтому я — жилище для беса мелкого. То есть, Федор Павлович гораздо умнее, чем Фома.
В то же время, что-то заставляло огромное количество людей жалеть Фому. После смерти генеральши он, например, пытается покончить с собой — и долго, долго у него отнимают иглу, которую он пытается проглотить. После того, как в доме хозяином становится полковник, а мать уходит в задние комнаты, то роль Фомы, как домашнего деспота, несколько снижается и Фома как бы получает новую роль — фаворитного приживалы.
Почему этот характер Достоевскому нужен? Дело в том, что в это время писатель работает с понятием личности; рассматривает, как личность определяет себя в обществе, в мире, среди окружающих и перед лицом вечной правды, во Христе; то есть изучает
В это же время Достоевский мучительно пытается определить и себя во Христе и оказывается, что он ещё страшно далеко от Христовой правды, но, к счастью, он умеет за собой наблюдать — редко, кто из больных наблюдает сам за собой.
Лекция 22.
Фёдор Михайлович Достоевский. Схождение во ад.
Михаил Михайлович Достоевский (его брат) вспоминает, что припадки эпилепсии мучили Фёдора Михайловича и до каторги, но усилились после возвращения.
Но нельзя сказать, что припадки усилились в результате тяжелых условий и так далее. Как правило, эпилепсия не у всех начинаются с младенчества, но природа этого явления хорошо известна и известна она из Евангелия от Луки.
Лк.9.38-42.
38
Евангелие от Марка даёт ещё некоторые дополнительные подробности того же явления (Мк.9.17- 29).
17
Дух глухой и немой борол Достоевского многие десятилетия.
Самому Достоевскому в 1858 году было напомнено, что дух сей не может выйти иначе, как от молитвы и поста. Богочеловечество Сына и Спасителя было ему явлено, но только от противного; и тут не осталось никакого места ни для какого гуманизма.
Писателя и по ночам, и во время дневного сна постоянно мучили кошмары. Мария Дмитриевна не могла заниматься никем, кроме как собой и Пашей. А Анна Григорьевна, разумеется, об этом знала, но делала вид, что все хорошо. Во всяком случае, Достоевскому довелось знать эту инфернальную область, то есть ад, и ему пришлось знать это во всей конкретике, в больших подробностях и самому. Демонология ему была не нужна — он ее созерцал. Да, приходилось скрежетать зубами, — но на земле, а не после отшествия, где тоже будет плач и скрежет зубов.
Федор Михайлович не скрывал, что имеет серьёзный опыт вхождения в инфернальную область. Богочеловечество Сына и Спасителя было явлено ему так, что приходилось взывать: нельзя взывать к положительному идеалу, как у Льва Толстого. У Льва Толстого тоже была эпилепсия, только она у него была в сниженной форме: он зубами не скрежетал, пены не пускал, а только дёргался и приходил как бы в полную прострацию. Но это как раз и говорит о том, что он не боролся. Когда люди бьются в судорогах — это первый признак, что не принимает человеческое естество вот этого духа немого и глухого.
Когда Достоевский был уже автором “Братьев Карамазовых” и роман проходил редактуру, а у Каткова был замечательный состав и, в частности, редактором был замечательный человек — Николай Михайлович Любимов, который говорил, что нельзя ли как-нибудь подчистить это место, связанное с явлением чёрта Ивану Карамазову, где он говорит, “что я сам видел воскресшее Слово, восходящее и несящее на персех душу одесную распятого разбойника. Я сам слышал истерические взвизги херувимов”, то Любимов говорил Достоевскому, что духовенство, ведь, будет читать. Писатель отвечал: «Так это, ведь, чёрт: он не может выражаться иначе».
Достоевский как бы входит в дух и в бытие Силуана Афонского: держи ум во аде и не отчаивайся. Задача Достоевского и была — научиться не отчаиваться, это и была его миссия во Христе, только после этого он мог выйти как проповедник и свидетель Христов.
Ещё одна ключевая картинка ада — рассказ “Бобок”. Это, кстати, ещё одно свидетельство, что по мытарствам ходят далеко не все.
Куда душа идёт по мытарствам? Душа идёт на поклонение Господу, это верная душа идёт, верующая, любящая Господа и всё равно мытарства проходят далеко не все. Те души, которым всю жизнь Господь был не нужен, притом души крещёных людей, вот им на мытарства не надо, но их туда и не пускают; они даже