интересное, а их задача — изучать реакцию граждан на происходящее и записывать их высказывания на магнитофонную ленту. О сути эксперимента им не сообщили, сказали — нечто чрезвычайно интересное, но, тсс, это военная тайна, мы сами узнали по знакомству, чтобы никому ни словечка. В общем, туману мы напустили порядочно, они так толком ничего и не поняли.
Оставив в покое газетчиков, замдиректора Центра принялся расспрашивать о представителях других средств массовой информации, телевидения и кинохроники, которым тоже предстояло освещать ожидаемое событие.
Туг редактор темнить не стал и рассказал все как есть: обе творческие бригады он держит в рощице под Гарволином, недалеко, в нужный момент успеют подтянуться сюда. Замдиректора чрезвычайно интересовали все обстоятельства разыгранного в рощице фарса, он принялся расспрашивать о технических деталях.
— И что, кинопроектор включается автоматически? Ведь для этого нужно электричество. Вы подвели к сараю электричество?
— Слишком много хлопот! — возразил редактор. — Правда, поначалу хотели попросить военных протянуть линию, а потом обошлось. Кинокамера работает на батарейках. Смотрите, об этом никто не должен знать!
От восторга замдиректора захлебнулся кофе и закашлялся. Вспомнив о своих служебных обязанностях, секретарша с силой ударила его несколько раз по спине. Обретя способность говорить, замдиректора поинтересовался:
— А откуда?..
Редактор шепнул ему что-то на ухо и немного громче добавил:
— У нас связи… А вы себе и представить не можете их достижения в области науки и техники. Чего только у них нет!
В этот момент фоторепортёр, не отрывающийся от окна, больно ударил его под столом в косточку. Вовремя ударил. Ещё немного — и позабывший сам о конспирации редактор проболтался бы, что это подчинённый замдиректора Центра по изучению общественного мнения социолог пан Здислав был инициатором хитрой выдумки и организовал все эти чудеса науки и техники через своего военного брата. Дёрнувшись от боли, редактор спохватился и придержал язык, пробормотав:
— Так что у нас связи… частным порядком… военная тайна…
А поскольку, говоря это, он в замешательстве пялился на секретаршу, замдиректора сделал вывод, что имеет честь сидеть за одним столом с современной Матой Хари, и перестал задавать опасные вопросы. От военных тайн лучше держаться подальше…!
— Боже, как я волнуюсь! — перешёл он на безопасную тему. — Как волнуюсь! Долго ещё?
— Спокойно! — сам жутко взволнованный, нервно произнёс редактор. Оторвав взгляд от секретарши, он глянул на часы и проинформировал: — По графику должны появиться через десять минут.
От волнения он не мог усидеть на месте. Вскочил со стула, опять плюхнулся на него. Молчать он просто не мог и принялся болтать о том, что приходило в голову. Замдиректора узнал, что редактор лично проследил за отправлением вертолёта, лично проверил, все ли снаряжение астронавтов было погружено в него, самих же астронавтов он, тоже лично, ещё раз проинструктировал — опять взгляд на часы — ровно один час и пять минут назад. Потом оставил команду и помчался в рощицу на редакционной машине. Уж очень его беспокоило то, что там происходило. И надо сказать, Марыся — тут обожающий взгляд на девушку — справилась со своим заданием просто блестяще, с помощью бравого фоторепортёра…
— Кстати, — вспомнил фоторепортёр, — а мой «вартбург» так и остался стоять в лесу.
— Не волнуйся, милый, — успокоила его секретарша. — Потом съездим за ним, я не забуду.
Редактор наконец замолчал, и все четверо выжидающе уставились в окно.
Двое мужчин на скамейке у автовокзала передвинулись в тень. В сотый раз взглянули на часы, потом на небо.
— Могли бы и поторопиться, — пробурчал один из них. — Солнце печёт, холера, того и гляди получишь солнечный удар.
— Да, и пиджак не снимешь, — поддержал его жалобы коллега. — Надо было протянуть провод через рукав рубашки.
— А теперь уже поздно, вот-вот прилетят. Не станешь же при всех разоблачаться?
Тяжело вздохнув, второй поинтересовался:
— А ты хоть знаешь, что прилетит? Я так толком ничего и не понял: что-то такое особенное, сказали, а что именно?
— Я тоже не знаю, — ответил первый. — Да и никто не знает. Сообщили только, что такое… нетипичное, ни на что не похожее, а о подробностях расспрашивать запретили. Военная, мол, тайна…
Прогуливающиеся по рыночной площади, каждый отдельно, мужчины с букетами нечаянно встретились у витрины одного из магазинов. Витрина была оформлена самым изысканным образом: посередине декоративный цветочный горшок с пеларгонией, на заднем плане, украшенном несколько выгоревшей материей красного цвета, на всеобщее обозрение выставлены портреты государственных мужей, собственных и дружественных, а под ними образцы товара: свитер неопределённого размера в грязно-серые и бордовые полоски и пиджак в зеленую ёлочку, тоже очень странного размера: неимоверно длинный, неимоверно узкий в плечах с неимоверно короткими рукавами. Рядом с пиджаком, вероятно для создания колорита, валялось нечто грязно-жёлтого цвета, очень похожее на забытую в витрине половую тряпку, в которой, присмотревшись внимательнее, можно было все-таки распознать шейный платок.
Внимательно разглядывая горшок с пеларгонией, один из мужчин спросил, стараясь не шевелить губами:
— Ты хоть знаешь, что здесь должно произойти?
— Никто не знает, наверху запроектировали и нам спустили, — так же конспиративно ответил второй и, не выдержав, поинтересовался: — Как ты думаешь, какой это размер?
— Нетипичный, — наверное, для инвалида. А говорили, что-то будет приземляться. Здесь, на рыночной площади.
— Знаешь, мне кажется…
— Что?
Оглянувшись и убедившись, что на них никто не обращает внимания, оба конспиратора ещё внимательнее уставились — один на пиджак, другой на пеларгонию — и продолжили обмен мнениями.
— Кажется мне… раз нам ведено заниматься исключительно реакцией людей, значит, предполагают — у кого— то что-то нечаянно вырвется.
— Думаешь, шпионов ищут?
— Если ищут таким вот способом, глупее не придумаешь.
— Целиком и полностью согласен с тобой. Вот почему думаю — здесь другое. Нечто совсем новое, неожиданное, и поэтому мне самому интересно.
— Мне тоже. Скорей бы уж начиналось.
Обменявшись мнениями, они отцепились наконец от неинтересной витрины и разошлись в разные стороны.
Редактор в четвёртый раз за последние четыре минуты взглянул на часы и озабоченно произнёс:
— Опаздывают. Езус-Мария, что там случилось? Уже должны быть здесь.
— Ты в каком состоянии их оставил? — поинтересовался фоторепортёр.
— Не беспокойся, уже одетыми. И оружие у каждого на изготовку, так что оставалось только загрузиться в вертолёт. Я не стал дожидаться, пока погрузятся.
— Ну тогда я не знаю… А с другой стороны, хорошо, что их ещё нет.
— Почему?
— Потому что мы плохо рассчитали время, — признался фоторепортёр, — и камера включилась с опозданием. Ещё как минимум четверть часа никакой силой телевизионщиков и киношников из сараюшки не выгонишь.
— В таком случае ты прав, — согласился редактор с коллегой. Согласился на словах, в глубине души он отдал бы все, чтобы наконец началось действо, которого он ждал всю жизнь. А на киношников и
