ночью проклятый бачок.
– А ты не чувствуй себя татарином, – посоветовала ей хозяйка, – не то и в самом деле будешь излишне выделяться на общем фоне. Тут каждый чувствует себя хозяйкой. Так, говоришь, не ты? И не я. Иоанна, да, верно, ты сама?..
– Не думаю, – оскорбилась я. – К тому же технически затруднительно спускать воду в туалете, лежа в своей постели.
– А ты уверена, что это именно вода грохотала?
– Уж в этом я не ошибусь, ведь моя комната совсем рядом. А что, никто из вас не слышал?
– Я не слышала, – подтвердила свои слова Беата.
Алиция была не совсем уверена.
– Вроде бы меня что-то разбудило, – рассуждала она. – Возможно, и бачок, да я уснула, прежде чем сообразила, что же гремело. А сама спуститься она не могла? Хотите яйцо?
Я отказалась от яйца на завтрак, Беата тоже. Яйцо (в единственном числе) было любимым и постоянным завтраком Алиции.
– К сожалению, могла, – со вздохом ответила я на вопрос Алиции насчет воды. – Да отстань ты от меня со своим яйцом! Много, много лет назад… – произнесла я, вероятно, каким-то интригующим голосом, судя по тому, что все замерли и перестали жевать, – …в моем доме создалась неприятная ситуация. Вода в бачке нашего единственного туалета вдруг принялась спускаться сама по себе, когда ее никто не вызывал. Правда, без такого оглушительного шума, зато регулярно. И это, надо сказать, было невыносимо! Из чего я делаю вывод, что данное явление – не прецедент, и не относится к области сверхъестественного.
– Кончай издеваться! – замахнулась на меня черенком ложечки хозяйка. – Как ты справилась со своим неестественным прецедентом?
– Очень просто, вызвала сантехника, и он сменил бачок. Что-то в нем раскрутилось, так что исправить было нельзя. Балда, чего скалишь зубы? Я о бачке, а не о сантехнике.
Алиция, похоже, вспомнила о предстоящих расходах и перестала улыбаться.
– Исправить можно все, ладно, поглядим, как он будет вести себя и впредь.
– Если примется рычать сам по себе – сразу уезжаю, – решительно заявила я. – Со слухом у меня всегда были проблемы, но я не глухая и долго такого не выдержу. Да и ты, попомни мое слово, быстро спятишь, если вообще не сбежишь из дома.
– Подумаю…
Беата не вмешивалась в наш разговор, не отрывая взгляда от часов. Все ее мысли были о сумке. Она наверняка торчала бы с раннего утра на перроне, если бы я опять не предложила довезти ее до станции на машине, поскольку мне снова требовалось ехать за покупками. Пешком я тут по магазинам не ходила, хотя до них было не больше километра, но не хотелось таскать тяжести, а продукты сами почему-то отказывались самостоятельно добираться до дома. Мне бы пришлось тащить картошку для Алиции, бутылки с пивом для всех, а также для всех молоко и овощи, для себя – любимую рыбу, так что продуктов набиралась целая гора, к тому же некоторые в стеклянной таре, а это делало их еще тяжелее. Можно было, конечно, воспользоваться любимой Алициной сумкой на колесиках, которую она мне всякий раз подсовывала, да как-то не лежало у меня к ней сердце.
На сей раз Беата наконец получила свою сумку. Когда подъехал поезд, из первой двери головного вагона высунулся железнодорожный служащий с большой целлофановой сумкой в руке, спросил у нас фамилию, услышал ее, с улыбкой вручил нам сумку, с улыбкой же принял благодарственное пожатие руки, и поезд двинулся дальше. Ошалевшая от счастья Беата готова была обнять весь мир и с радостью согласилась сопровождать меня по магазинам.
– Нет, ты посмотри, ведь ничего же не пропало! – твердила она, роясь в сумке, пока мы ехали с вокзала. – Абсолютно ничего! Ну что за страна! Почему не украли сумку, когда она валялась без присмотра?
– Ничего удивительного, просто честный народ, – объясняла я со знанием дела. – Конечно, понемногу портится национальный характер, деморализуется, но не сразу, хотя мы делаем всё, что можем. И другие народы, повалившие в Данию с юга. Но ведь повалили недавно, всего лет тридцать с небольшим прошло, а к честности людей приучали больше трехсот пятидесяти. Так что сама сосчитай.
– Испаскудить характер куда проще, чем воспитать в человеке порядочность, – возразила девушка.
Правильно, потому он и портится в ужасающем темпе, но до нас им еще далеко. Что же касается твоей сумки, думаю, сыграло роль и то обстоятельство, что на вокзале в Копенгагене пассажиры сменяются, многие выходили вместе с тобой, другие входили. Выходящие не обратили внимания на твою торбу, а вновь вошедшие считали – хозяин сумки рядом с ней, в вагоне. Во время хода поезда вообще трудно украсть сумку на глазах присутствующих, а на остановке ею уже с нашей подачи заинтересовались служащие дороги, так что если какой-нибудь вор и положил на нее глаз, было уже поздно.
– Выходит, мне повезло! – радостно вздохнула девушка. – Странно, обычно не везет…
Возвращаясь с продуктами, я решила заглянуть в свой любимый магазинчик со всевозможными инструментами. Был такой недалеко от дома Алиции, в котором я не один десяток лет закупала не только маникюрные принадлежности, но и всевозможные причиндалы для шлифовки янтаря, разнообразный дачный инвентарь, начиная с секаторов десяти размеров и кончая копалками и мотыжками. В магазине, как правило, я заставала лишь хозяина, никогда не видела покупателей, так что можно было вдоволь пообщаться со сведущим человеком, советуясь с ним по любому вопросу. Алиция как-то обмолвилась, что хозяин интересовался, что это меня давно не видно, похоже, и ему было приятно беседовать с такой любознательной клиенткой.
Беата, пребывающая в состоянии эйфории – я так и слышала, как трепещут крылья у нее за спиной – согласилась зайти в магазин. Она бы на все согласилась, пригласи я ее даже на минутку заглянуть в пекло.
Вошла она в магазин – и надо же, с ходу наткнулась на какой-то инструмент, который искала всю сознательную жизнь, очень необходимый при твердой обработке металла. Не скажу какой, с металлом я никогда не работала, так что и инструмента назвать не могу, но поняла – очень редкий. Хищной львицей набросилась девушка на давно разыскиваемую редкость, и представьте ее разочарование: это оказался
