занимается, в лучшем случае его просто ставят в известность, учитывая наши с ним отношения. С мрачным злорадством, не тратя слов, я продемонстрировала ему странное нечто, бывшее совсем недавно двумя кило вареной колбасы.
Узрев это нечто, Дьявол переменился в лице.
– Господи, что ты с ней делала?! Жевала и выплевывала?
– Ага. Угадал. Весь день так вот и жевала – на нервной почве. Учти, если вы с майором не прекратите меня нервировать, все продукты в доме переведу.
Дьявол еще раз с живым интересом оглядел растерзанную колбасу, вздохнул, вытащил из шкафчика весы и взвесил. Я в меру своих сил сохраняла хладнокровие.
– Где еще килограмм? – деловито осведомился он.
– Какой килограмм?
– Ты купила три кило. А тут еле на два тянет. Где остальное?
– Да что ты говоришь? – вежливо удивилась я. – Неужто я съела целый килограмм?
– Я не говорю, что съела. Может, жевала и выплевывала сразу в мусор. Просто спрашиваю.
– В мусоре нету, – невинно констатировала я, заглянув в ведро. – Значит, все-таки съела. Хотя шут его знает, в этом доме еще и дети ошиваются.
Немедленно вызванные на очную ставку, дети категорически отрицали свою причастность к истреблению колбасы.
– Вообще-то у меня была такая мысль, – раздумчиво сказал старший ребенок. – Но больно уж у нее вид непрезентабельный. Решил на всякий случай вас подождать.
– Тогда, получается, я сама с ней управилась.
Буду стоять на своем до конца, зловредно решила я, пусть попробуют меня уличить. Промывание желудка мне не сделают, это уж дудки, не дамся.
– Какое счастье, что не я веду это дело, – от души порадовался Дьявол. – С тобой ведь запросто попадешь в психушку. Что ты еще задумала? Мало тебе маляра? Майор вот-вот взбесится.
– Не вижу никаких симптомов бешенства ни у тебя, ни у майора. Напротив, вид у вас позавчера был вполне довольный. Интересно знать, чему вы так радовались, или это тоже служебная тайна?
– Радовались, потому что все проясняется, – невозмутимо ответствовал Дьявол. – Твой Збышек – убийца, сейчас уже известно наверняка. Ну, почти наверняка…
Голову у меня вдруг как обручем сковало. Слава богу, подумала я, давление у меня пониженное, а то ведь так недолго и удар схлопотать.
– Ты что, рехнулся? – каким-то не своим голосом просипела я.
– Еще нет, хотя с тобой запросто рехнешься. Как бы ты ни мудрила, а майора с толку не собьешь, уж он дело знает… Збышек свое намерение давно вынашивал, даже яд припас. В доме у него нашли кучу всяких снотворных. Наверно, удастся это квалифицировать как навязчивую идею.
Я хотела было что-то сказать, но не смогла – ни своим, ни чужим голосом. Не то что слова – все мысли как ветром сдуло. Пришла в себя, лишь напившись холодной воды, после чего твердо заявила:
– Ты врешь!
– С чего бы мне врать?
– Не знаю. Может, это у тебя врожденное. Будь вы уверены насчет Збышека, ты бы сейчас к колбасе не цеплялся!
Ох, зря сказала, могла бы свою догадку при себе оставить. Вырвалось поневоле, в приступе отчаяния. И вот нате вам – стоило мне на секунду выйти из роли дурочки, как у Дьявола тотчас глаза загорелись.
– Так что ты все-таки с нею сделала?
– Сожрала! Выбросила в окно! Потеряла на улице, уронила в канализацию! Далась тебе эта колбаса!
Дьявол молчал, с живым любопытством наблюдая за мной. В каком-то закутке моего сознания, не сокрушенном диким страхом за себя, за несчастного Збышека, вдруг слабо забрезжила мысль о том, что я ведь, собственно, ничегошеньки не знаю. Не имею ни малейшего понятия о результатах следствия. В голове у меня один Копенгаген да тамошний конверт, а не мешало бы разобраться, что происходит под носом, в Варшаве. Такое ощущение, что и в здешнем воздухе витает какая-то тайна, в которую оба они, в отличие от меня, посвящены. Надо немедленно взять себя в руки, успокоиться и первым делом попытаться хоть что- нибудь у них выведать.
– Почему ты тогда сказал, что Роберт меня подставил? – вырвалось у меня.
– Ничего такого… – он хотел, наверно, сказать: «я не говорил», но вовремя спохватился и о чем-то задумался. – Ты была с Алицией, когда ее кто-то выслеживал. И молчишь об этом… Кого ты можешь выгораживать, как не Збышека? Допустим даже, что дело тут не в его личных обидах, допустим, Алиция влипла в какую-то сомнительную историю. Но с таким же успехом в ней мог быть замешан и Збышек.
– Почему из всего населения Варшавы вам понадобилось прицепиться именно к Збышеку?
– Потому что он один у нее побывал. Что Алиция оставила в Копенгагене? Доказательства его вины, которые ты хочешь уничтожить? Или, наоборот, – невиновности? Письма с угрозами ее убить? Или с описанием аферы, в которую он впутался?
– Какой аферы, опомнись! – сорвавшимся голосом выкрикнула я, чувствуя, как волосы на голове зашевелились. Нет, это уж слишком!
– Что там был за эскиз?
– Не знаю!..
– Зато я знаю. Никакого эскиза в помине не было. Ты ушла, потому что заявился Збышек. Тебе известно, что это он ее убил, но Алиция всегда чувствовала свою вину перед ним, и теперь ты исполняешь ее волю и покрываешь его. А зря, есть отпечатки пальцев, есть показания привратника, этого вполне хватит, не говоря уж о запасах у него в доме снотворного, достаточных, чтобы усыпить стадо слонов!
– Чушь собачья! – крикнула я в отчаянии.
Я собиралась разговорить его, что-нибудь вытянуть, а в результате сама потеряла дар речи. Нет, чутье меня не обманывает, во всей этой галиматье концы с концами не сходятся, но он меня совсем задурил. Ясно одно: Збышек в опасности, для него это может плохо кончиться.
Весь остаток вечера Збышек и маляр, увешанный колбасами, незримо витали в моем доме. На все мои протесты и расспросы Дьявол отвечал контрвыпадами. В конце концов я вообще перестала с ним разговаривать, тогда он тоже умолк и задумался – на сей раз надолго.
– Похоже, наломала ты дров, – подал он голос, когда я уже засыпала. – Соучастие в укрывательстве преступника…
Майор учинял мне допросы, после которых я начинала подумывать, уж не я ли совершила это убийство. Телефон у Збышека не отвечал, дома его тоже не удавалось застать, а тут еще опять позвонила сестра Алиции, домогаясь известий о теле. А у меня никак до этого тела руки не доходили, и в голове царил сплошной сумбур.
Збышек испарился совсем не вовремя, я даже не могла ничего узнать о маляре, который казался мне единственной уловимой в этом хаосе ниточкой. Копенгаген отдалился на другой конец света. Как личность сверх всякой меры подозрительную, меня уже совсем не посвящали в ход следствия. Ни майор, ни Дьявол не удосуживались теперь вообще отвечать на мои расспросы. Я набирала номер Збышека каждые полчаса, и днем и ночью. Проверила в бюро ремонта – телефон в полном порядке.
– Кому ты звонишь так поздно? – поинтересовался Дьявол, выходя из ванной в полдвенадцатого ночи.
– Збышеку, – буркнула я.
– Бесполезно.
– Это почему же?
– Мы, конечно, строим все более комфортабельные тюрьмы, – объяснил он, с достойной удивления аккуратностью укладывая брюки, – однако в камерах телефонов пока еще нет.
У меня мороз пошел по коже, даже в желудке вдруг сразу похолодело.
– Шутки шутишь?
– На этот раз не угадала.
