народ подевался? Отдыхающие на пляже, понятно, а вот местных тоже не было видно, ни живой души. В кои-то веки такая польза от министра…
Пан Джонатан мог думать только о своём янтаре.
— А сколько янтаря пропало из-за проклятой войны! — бубнил он в своём углу. — Подумать страшно! Навсегда пропало! Навеки! Как вспомню — плакать хочется…
— Не плачьте, — успокоил его поручик. — Ваш янтарь к вам вернётся. Отобрали мы его у художника. То есть, если быть точным, не у художника, а уже у рыжего… как его?
— Попрыгуна! — подсказала Яночка.
— Вот именно, у Попрыгуна. Сможете его опознать?
— Что? — вскинулся рыбак. — Как вы сказали?
— Нашёлся ваш кусок янтаря. Трёхцветный, прекрасно отшлифованный.
Сразу же позабыв о войне, пан Джонатан сорвался с места.
— Что? Вы не шутите? Ясное дело — опознаю! С закрытыми глазами! Жена, будет у тебя кулон!
— Если бы ещё у меня был нормальный муж! — вздохнула пани Ванда.
А поручик уже обратился к семейству Хабровичей:
— Чтобы не забыть, мне поручено передать вам приглашение посетить музей в Мальборке. Хранитель музея чуть не спятил от счастья, со слезами на глазах знай повторял, что таких экспонатов во всём мире нет. Они собираются организовать специальную выставку.
Ответив ещё не на одну сотню вопросов, поручик наконец принялся прощаться. Все спустились вниз, Хабровичи вышли проводить представителя власти к его мотоциклу. Дети отстали, о чём-то расспрашивая старика Любанского. Пан Роман вздохнул:
— Похоже, придётся нам с женой раскошелиться на фотоаппарат для них. Я ведь понимаю — предмет первой необходимости, вон как доходчиво объяснили.
— О фотоаппарате не беспокойтесь, — вскинулся поручик. — Я не хотел говорить при них, пусть это будет сюрпризом. Аппарат вашим детям собирается преподнести мальборкский музей. Только очень прошу вас, уж вы присмотрите за этими… шустриками, чтобы они, не дай Бог, не принялись с помощью фотоаппарата добывать себе новые заслуги.
— Неужели вы думаете, что это опять нам угрожает? — встревожилась пани Кристина. — Ведь вроде бы здесь уже все преступления раскрыты…
Павлик и Яночка возвращались домой радостные, оживлённые, не предчувствуя ничего дурного. Они только что проводили в море на рыбную ловлю пана Джонатана и долго смотрели ему вслед.
За последнее время они привязались к рыбаку. Во-первых, рады были, что он оправдал их доверие и оказался порядочным человеком, а во-вторых, не меньше их был увлечён янтарём.
И очень приятно было, пусть и, в сотый раз, слышать, что именно они отыскали сокровища, по своему значению намного превосходящие все тайные документы мира и что их заслуга не имеет себе равных.
Когда дети с шумом и топотом взбежали по лестнице, увидели, что дверь их комнаты приоткрыта. Оттуда выглянул отец.
— Ага, вот и вы. Будьте любезны, зайдите, пожалуйста, — сказал пан Роман. И в голосе его чувствовалась такая просто ледяная вежливость, что с детей мигом слетела весёлая беззаботность. Недоуменно переглянувшись, они с опаской перешагнули порог. В комнате сидели Мизя и её мать.
Увидев их, Яночка и Павлик сразу поняли — плохо дело. Не знали ещё, почему именно, но ведь известно — от этих жди только пакостей, другого не видели. К тому же родители были суровы, мама осуждающе смотрела на них, а Мизя с матерью так и пышали огнём от возбуждения.
Отец начал без обиняков:
— Мы с мамой полагали, что вы держите слово и не употребляете грубых выражений. Мы с мамой полагали, что можем полагаться на ваше слово. Оказывается, мы ошибались…
Яночка с Павликом сразу поняли, в чём дело, и буквально оцепенели. Они с чистой совестью могли бы вновь поклясться родителям, что никогда, ни при каких обстоятельствах не пользуются неприличными выражениями, если бы не то одно-единственное…
Внимательно посмотрев на детей, родители поняли — гостьи не соврали, на лицах сына и дочери явственно читались смятение и раскаяние. А это равносильно признанию вины. Неужели и в самом деле их дети употребляют нецензурные выражения?!
— Ну! — сурово произнёс пан Роман. — Говорите же, я слушаю!
А что тут скажешь? Если бы ещё не было здесь, в комнате, этих ужасных Мизи с матерью! Тогда легче было бы объясниться. А так…
— Да нет, — запинаясь начала Яночка. — Мы не… Мы только…
Пани Кристина тихо посоветовала:
— Не торопись, подумай, что скажешь.
Мизина мама, разумеется, не привыкла сидеть молча.
— Ой-ой! — принялась она выкрикивать. — Так нехорошо ругаться! А ваши дети ругаются! Мизя сама слышала! Мизюня, ведь они выражались, правда?
— Ой-ой! — как эхо повторила её дочь тем же самым скандальным голосом, только более тоненьким. — Ругались! Страшно! Страшными словами! И повторяли это ругательство тысячу раз!
— Так ведь для того и ругались, чтобы ты обиделась! Потому что ты не сразу обиделась! Пришлось! — вырвалось у Павлика. — И никогда больше к нам…
Папа и мама Хабровичи переглянулись. Кажется, кое-что они начали понимать. Но это ещё не оправдание…
— И всё-таки я на вас надеялась. И не ожидала такого, — с горечью произнесла пани Кристина. — Нехорошие выражения…
— Да не выражения, всего ведь одно слово! — воскликнула её дочка. — И только в случае крайней необходимости.
— Одно слово, одно слово! — проворчал пан Роман. — Одного слова бывает достаточно для того, чтобы испаскудить язык. Какое слово?
Ответом было мёртвое молчание. Тогда пан Роман обратился лично к сыну:
— Что за слово? Будь так любезен повторить его.
Павлик густо покраснел. Повторить неприличное слово при.всех! А отец назидательно сказал:
— Если ты стесняешься произнести это слово при родителях, значит, тебе должно быть стыдно произносить его даже мысленно. А теперь, пожалуйста, повтори его громко и отчётливо! Чтобы все слышали!
Взвизгнув, Мизя на всякий случай заткнула уши. Павлик, уже не красный, а какой-то багровый, переступил с ноги на ногу и заикаясь произнёс:
— Но я не могу… вот так… ругаться без всякой причины.
— Вот именно, ты должен услышать, как твои выражения звучат без всякой причины. Ну!
— Да не могу я…
— Нет, можешь. Мог тогда обругать девочку, сможешь повторить это слово и сейчас.
— Ладно. Давай я его скажу тебе на ухо.
— Нет, — упорствовал пан Роман. — Громко и отчётливо.
Яночка отважно бросилась на помощь брату.
— Я тоже говорила! — призналась она. В отличие от брата девочка, напротив, была очень бледная.
— Тем хуже, — огорчился строгий отец; — Но повторит его Павлик. Не станете впредь тайком повторять слова, которые стыдитесь произнести вслух. Ну же!
Павлик обречённо взглянул на отца. Тот был неумолим. Придётся подчиниться. Значит, следует собраться с силами, настроиться. И мальчик взглянул на Мизю. На эту противную девчонку, из-за которой им пришлось вытерпеть столько неприятностей. Глупая, трусливая курица! И оказывается, К тому же и ябеда. Столько им нервов испортила, столько чудесных задумок, сорвалось из-за этой…Ах, так! Ну хорошо же, если уж его заставляют произнести страшное проклятие, пусть и она его услышит! И мстительно, набрав полную грудь воздуха, мальчишка оглушительно заорал:
