предков, особенно прапрабабки, прославившейся своей красотой. Это известно было всем ее потомкам, даже непонятно каким образом, просто передавалось из поколения в поколение из уст в уста. Прапрадед такого интереса не вызывал.
Вот обе картины уже висят на стене в новых рамах на прежнем месте, прекрасно освещенном, и Юстина молча разглядывает поясной портрет молодой женщины. Дама, несомненно, красива, ее улыбающееся милое личико окаймляют английские локоны, красоту подчеркивает изысканная простота платья в стиле ампир. Но не это потрясло Юстину. Она не могла оторвать глаз от декоративных элементов.
Декольте прекрасной дамы украшало роскошное бриллиантовое ожерелье с кулоном из огромного рубина, с ушей свисали сверкающие серьги, сложную прическу венчали две булавки размером с десертную тарелку, тоже сплошные бриллианты и рубины. Это еще не все. Присобранная у бюста ткань была заколота столь потрясающей брошью, что невольно закрадывалось сомнение, а не фантазия ли это художника, вряд ли такое существует на самом деле. Юстина с горечью подумала – да это не портрет, а просто ювелирная витрина Неужели молодая дама, позируя художнику, не могла нарядиться хоть чуточку скромнее?
Напрасно, напрасно согласилась Юстина на реставрацию портретов! Если эти драгоценности возлюбленной Наполеона перешли потом к прабабке Матильде, все родичи увидят, что потеряла Юстина из-за своего легкомыслия. И не простят. Правда, вряд ли ей грозят какие санкции, но все ее осудят, а главное, поймут, сколь она глупа. Всю жизнь ее уважали за несомненные достоинства ума и сердца, и она действительно выгодно отличалась от дурех вроде Хелены и Гортензии, а особенно собственной дочери Марины, от таких неуравновешенных созданий, как Барбара и Амелия, теперь же никто ее и в грош не будет ставить. Нет, такого она не переживет! Немедленно, немедленно ознакомиться с новыми документами, хватит, всю жизнь тянула с прочтением дневника Матильды, может, это что-то даст или окончательно ее добьет, если выяснится, что в свое время можно было с помощью фамильных сокровищ обеспечить всем родным сладкую жизнь. И тут до Юстины дошло, о чем говорят в гостиной.
– Красивым парнем был этот ваш прапрадед, – одобрительно сообщила Амелия Идалии. – Встреть такого – сама бы не устояла. Впрочем, мундиры наполеоновских времен кого угодно красавчиком сделают.
– Да ты что, наверняка они не ей принадлежали, такие драгоценности в те времена дамы специально надевали, когда с них писали портреты, – наставительно разъясняла Маринке сестра Анджея Беата. – А часто случалось так, что художник сначала намалюет бабу, а уж потом, отдельно, пририсует на ней украшения, какие она только пожелает. Точно так же писали и конные портреты, отдельно мужик, отдельно лошадь. Ты можешь себе представить, чтобы лошадь часами стояла неподвижно?
– Колье не лошадь, – возразила Маринка, – висит себе и висит.
– Зато в отличие от лошади может оказаться поддельным.
Брат Анджея Кароль проявил оригинальность и не восхитился красотой прапрабабки.
– Конечно, о вкусах не спорят, – выпендривался он. – Нет, не скажу, что некрасива, вот только излишне… сладкая какая-то, и энергии в ней не чувствуется.
Ему возразил Болеслав:
– Мода такая была, и среди современников ее вполне могли счесть идеалом красоты. Кстати, я вроде бы читал, что Наполеон любил послушных женщин.
– А стиль ампир все-таки ужасен, – критиковала Идалька.
– Прошу всех к столу, гренки совсем остынут, – энергично пригласила Феля, положив конец спорам.
Только теперь Юстина увидела, что в гостиной собралась вся семья, она и не заметила этого, думая о своем. А главное, драгоценности императорской любовницы не произвели сенсации, даже не привлекли особого внимания. Люди обсуждают портреты в целом, как публика в картинных галереях, их суждения вполне здравы, кроме Маринкиных высказываний.
Немного успокоившись, Юстина сумела взять себя в руки и приступить к обязанностям хозяйки дома.
Немедленно ознакомиться с новыми документами не удалось, оказалось много текущих дел, и преимущественно неотложных. Нужно было связаться с Дареком, увязшим где-то в дебрях Южной Америки, помочь Маринке в расчетах с мужем, купить квартиру Идалии, поспособствовать в разрешении Амелькиных проблем. Дарек отыскался, приехал за своей частью наследства и, разумеется, поселился у Юстины, которая лишь накануне освободилась от дочери с зятем и только приступила к ликвидации последствий творческой деятельности Анджея. Хотя Эва вернулась наконец к матери, у Юстины осталась другая внучка, Агнешка, потому как ее родители в обретенной наконец квартире собирались делать ремонт, а маленький ребенок при этом совсем уж лишняя обуза. Правда, она уже не отнимала столько времени, перестала стягивать предметы на свою голову и спокойно играла одна, предпочитая куклам разные железки.
Только через два года все как-то упорядочилось, Юстина осталась в квартире с Болеславом и Фелей, и можно было спокойно заняться разборкой старых бумаг.
Писем Наполеона Бонапарта в них не оказалось. Пачка писем, бросившаяся в глаза Юстине первым делом, особого интереса не представляла. Писала их какая-то приятельница прапрабабки в ответ на получаемые ею письма. И все-таки из ответов приятельницы неопровержимо следовало – роман с императором имел место. Вспыхнул он внезапно и продолжался недолго, так недолго, что история его не заметила в отличие от романа с пани Валевской. Зато, судя по всему, пришелся на момент какой-то особой щедрости и расточительности французского императора, не очень-то характерных для его величества, ибо презенты на предмет чувств хлынули лавиной. Один раз всего, но зато лавиной. Презентов было столько, что хватило на все: и пережить горечь расставания с августейшим любовником, и залечить нанесенные внезапным разрывом раны.
Чувства прабабки Матильды Юстина в полной мере поняла после того, как прочла несколько других писем. Имя их автора ничего ей не говорило, судя по содержанию, он был, скорее всего, адъютантом императора, а может, и каким-то доверенным его приближенным. Без сомнения по уши влюбленный в прекрасную адресатку, он неосторожно выболтал служебную тайну, написав о происхождении наполеоновских подарков. Они и в самом деле явились военными трофеями, доставшимися Наполеону не очень-то достойным путем, потому он так и швырялся ими. Ничего удивительного, что очередные прабабки предпочитали драгоценности особо не афишировать.
В чтении старинных документов Юстина столкнулась с новыми затруднениями – большинство писем оказались на французском. В детстве Юстина по-французски говорила свободно, язык не совсем еще забыла и как-то справилась с переводом. Имело смысл попыхтеть, поскольку из этих писем Юстина узнала, что Пляцувку прапрабабка получила тоже от императора, тот купил ее для своей польской возлюбленной и на ее имя, имелась официально заверенная нотариусом купчая. Портрет писался специально для Наполеона,
