– …и для собственного удовольствия, – добавила Амелия и передала ложку Агнешке. – Господи, у вашей Фели оладьи еще вкуснее, чем у Гени когда-то! Юстина любила старину, сколько раз тетка Гортензия ее упрекала, что уж если воткнет нос в старинные бумаги, так обо всем на свете позабудет. Барбара с Антосем могли поубивать друг дружку, а ей хоть бы что, даже не заметила бы.
Агнешка вдруг испытала глубокое сожаление от того, что позже уже никто не писал дневников. Взять хотя бы бабулю Юстину. Исторический отрезок времени она прожила интереснейший, послевоенные события по драматичности отнюдь не уступали событиям прошлого века, в том числе и в недрах их семейства. О двоюродной прабабушке Барбаре уже приходилось слышать, а ведь можно было бы прочитать и подробности. Мать уверяет, что ничего не помнит, возможно, тетка Амелия…
– Но и ответственная была, ничего не скажу, – продолжала Амелия. – А завещанный дневник обнаруживался два раза, один раз – в капусте, а второй – в сейфе, причем я лично при этом присутствовала.
– Оба раза присутствовали? – поразился Михалек.
– В принципе оба, только первого не помню, меня и остальных детей выгнали из дому. Зато второй раз… Надеюсь, у вас еще где-то сохранилась старинная шкатулка? – подозрительно поглядела Амелия на Идалию и ее дочь. – Не выбросили на помойку?
Обе отрицательно покачали головой.
– Значит, порядок. Тогда вместе с дневником нашли еще какие-то старинные бумаги, тоже точно не знаю, какие именно, и ключи. Три ключика на одном кольце. Так и вижу, как все по очереди их разглядывали, а потом их забрала Барбара. Кольцо я очень хорошо запомнила, потому что оно нетипичное, не обычный брелок, с него нельзя было снять ключей и пользоваться ими отдельно. Запаяно печаткой, что-то малюсенькое… ага, вспомнила, в виде клеверного листа. И Барбара передала ключи Юстине, любительнице старинных вещей.
– Это я знаю, – вздохнула Агнешка. – А бабушка Юстина отдала их мне для игры.
– Не иначе как умственное затмение на нее нашло, – сурово изрекла Амелия, не скрывая, что чрезвычайно шокирована.
– Да скажут мне наконец, от чего эти самые ключи, которые мы все, как дураки, ищем! – взорвалась тетка Марина.
И опять Агнешке пришлось сделать полупризнание.
– Судя по дневниковой записи нашей прапра…
– И так далее бабки! – раздраженно перебила Амелия.
– Да, Матильды. Этими ключами отпирается один из шкафов в Блендове, а в том шкафу, вернее, за ним, возможно, все еще лежат какие-то ценные старинные вещи. Во всех завещаниях о них упоминается, так я решила попытаться их разыскать.
– А без ключей нельзя? – удивился Михалек.
– Без ключей не откроешь, пришлось бы стену ломать, а там бдит охрана памятников старины, и они сразу вцепятся.
– Факт! – впервые раскрыл рот Томаш.
– Вот именно! – прицелилась в него Амелия вилкой с куском политой густой сметаной оладьи. Сметана капнула в чай Михалека. Амелия опустила вилку. – Что за наказание в этом семействе, как только заговорят о серьезных вещах, сразу продукты начинают прыгать и безобразничать. То же самое было в доме Гортензии. А тебя, – забывшись, она ткнула вилкой в Идалию, и кусок оладьи влетел в вырез декольте Марины, – вот, что я говорила! Так тебя еще на свете не было.
Михалек расхохотался. Амелия тут же обернулась к нему.
– И тебя тоже. В тот день мы узнали, что твой отец жив, кажется, ему уже годик стукнул.
– Вы, тетушка, оказывается, прекрасно запомнили множество никому не нужных вещей, – сердито проговорила Марина, извлекая и съедая злополучный кусок оладьи, – а как дело доходит до ключей, так ничегошеньки не помните.
– У меня тогда были свои проблемы. Супружеские.
– Верно, были проблемы, – подтвердила Феля, появившись с новым блюдом горячих оладий. – Я в ту пору только к вам нанялась, очень помню, как пани по всему дому с ножом в руках мужа гоняла. Так хозяева велели пани отловить, потому как муж не грозный был и знай убегал. Да и кому это помнить, как не мне, остальные все уже померли. Оставьте эти две холодные, я горяченьких поднесла.
Амелию очень взволновали воспоминания старой служанки.
– А я когда с ножом бегала, говорила что-нибудь? Вот ведь, не помню.
– Убью тебя, свинья паршивая, кричала пани, убью тебя, свинья паршивая, и так без остановки, как заведенная. Тогда еще старинная вазочка разбилась, жутко дорогая, пани Барбара пожалела выбрасывать, хотела отдать в мастерскую склеить. А нож у пани отобрали, и все утихомирилось.
– Теперь понятно, при таких обстоятельствах трудно было помнить о ключах, – сочувственно отозвался тихий Анджей, отец Агнешки.
– А что за вазочка? – заинтересовалась Идалия, ее мать. – И совсем вдребезги разбилась?
Прихватив со стола блюдо с двумя остывшими оладьями, Феля пожала плечами.
– Не сказать чтобы совсем. Отбилось в ней что-то, так пани Барбара ее на место поставила, а отбитые куски внутрь ссыпала и все собиралась отдать склеить, да ведь у нее тоже проблем хватало. Стояла она так и стояла, пока незадолго до смерти пани Юстина не нашла хорошего мастера, так мне говорила. Не помню, сама отнесла этому склейщику или кого попросила. Может, паненку Эву?
Упоминание о дочери заставило Марину угомониться, и она уже не настаивала больше на раскрытии
