сжалось от ярких, почти ощутимых на вкус воспоминаний. Прибор искусственного дыхания, издающий эти ужасно громкие звуки, пластик маски на лице, трубка, пропихиваемая в горло…
Вика сглотнула, пытаясь избавиться от отвратительного привкуса. Откинула одеяло, чуть прикоснувшись к красной, воспаленной коже груди. Электрошок… Это все было на самом деле!
Ее рука поднялась, чтобы пощупать повязку на голове, но тут неожиданно близкое движение заставило забыть обо всем и в панике обернуться.
Он лежал рядом, подперев голову рукой, темные волосы разметались после сна чуть вьющимися прядями. Сейчас, при свете дня, Вика с удивлением поняла, что он очень молод, вряд ли старше ее, хотя выражение холодных карих глаз заставляло в этом усомниться. Был он полностью одет, судя по всему так и проспав всю ночь в этих тряпках. А легко уловимый запашок свидетельствовал, что, возможно, даже и не одну ночь.
Может быть, любая другая девушка и смутилась бы, обнаружив себя утром обнаженной в кровати с незнакомым парнем, но Вика испытывала только страх и еще какую-то загнанную отвагу, как израненный хорек, приготовившийся биться до конца. Ни тепла, ни доброты, ни улыбки не было в его глазах. И, сколь бы настоящим он сейчас ни выглядел, девушка ни на минуту не усомнилась, что перед ней тот самый ночной демон. Все столь же опасный и столь же могущественный.
И то, что именно его близкое присутствие вызывало это странное чувство покоя, лишь добавляло ей настороженности.
Он поднялся текучим стремительным движением, выдававшим нечеловеческую породу, темной тенью, столь неуместной в ярком утреннем свете. Высок, но не слишком, плечи пока слишком узкие — он, скорее всего, еще подрастет, прежде чем окончательно сформируется. Темные, хотя и не черные волосы падали на лицо острыми прядками, каким-то непонятным образом смягчая резкость черт. Вика автоматически попыталась определить расовую принадлежность, но не смогла.
А потом он заговорил, и все остальное, помимо этого холодного, резонирующего с ее костями голоса, потеряло смысл.
— Одежда на стуле рядом с кроватью. Расческа и зубная щетка там же. Поднимайся, приводи себя в порядок, мы уходим.
Приказ вздернул ее в сидячее положение, заставил потянуться за одеждой, прежде чем Вика сообразила, что происходит, но какое-то первозданное упрямство, о существовании которого она до сих пор не подозревала, заставило вцепиться пальцами в матрас.
— Ты кто?
— Можешь называть меня Олег. — Карие глаза блеснули из-под челки, и у Вики создалось странное впечатление, что под обычным брезгливым отвращением к ее персоне на мгновение мелькнуло удовлетворение.
— Я уже не… наркоманка?
— Нет. — Голос сухой, неприязненный. — Ты полностью свободна от зависимости. Теперь одевайся.
Вика пришла в себя, только когда уже надела белье (кстати, лучше того, какое ей до сих пор приходилось носить) и наполовину залезла в джинсы. Промежуток времени, когда она все это проделала, полностью стерся из памяти. Злобно сжав зубы, девушка вонзила ногти (мягкие, больные и ломкие, но достаточно острые) в бедро и застыла, одной ногой в штанине, что есть силы стараясь остаться неподвижной.
— Куда мы идем? — Она не спросила, по какому праву он ей приказывает. Жизнь научила ее не задавать вопросов, на которые можно получить слишком исчерпывающие и наглядно демонстрирующие чужую точку зрения ответы.
— Куда я скажу. — Оч-чень исчерпывающе. Он… Олег стоял, глядя на ее полуобнаженное тело (ладно, может не слишком красивое, но ведь полуобнаженное!), и интерес в этом взгляде был сугубо анатомический: как она двигается, где надо будет наращивать мышцы, что надо будет предпринять по поводу ужасающего состояния кожи. В ситуации не было абсолютно ничего чувственного. По крайней мере со стороны Олега. Как Вика, у которой в глазах темнело от ужаса при одной мысли об этом парне, умудрялась одновременно испытывать к нему еще и весьма однозначный интерес, она и сама не понимала.
Девушка все еще не сжилась с мыслью, что наркотиков больше не будет. Не будет этой отвратительной, унизительной зависимости, не будет… Она не помнила, что означает «не хотеть», и не могла с точностью сказать, что сейчас испытывает. В принципе, сигаретка бы не помешала… Было бы спокойней…
Нет! Ярость этого протеста потрясла ее. Нет! Она не помнила, что такое свобода, но раз уж она сейчас свободна… то так просто это не отдаст. Едва избавившись от хозяина, что обитал на дне шприца, Вика с непонятным ей самой бешенством встречала идею о приобретении нового властелина — пусть даже он сложен, что твой эротический сон!
— А пошел бы ты… — И многоопытная пятнадцатилетняя бомжиха познакомила новоявленного хозяина со своими обширными познаниями в области великого и могучего русского языка.
Увы, особого впечатления это не произвело, хотя у Вики вновь сложилось противоречивое ощущение, что Олег чем-то очень доволен.
— А теперь послушай меня, Виктория. — Голос прокатился по ее коже ледяными иглами, заставив резко выпрямиться (забытые джинсы упали на пол) и расширенными зрачками уставиться на резко очерченную на фоне солнечного окна темную фигуру. — Когда я нашел тебя, ты умирала. Могу добавить, очень и очень неприятной смертью. Я спас тебе жизнь, и теперь эта жизнь принадлежит мне. Полностью и безвозвратно.
— Но…
— СЛУШАЙ!!! — От тихого, казалось бы, окрика она согнулась точно от боли, прижав ладони к ушам. — Ты будешь делать все, что я тебе прикажу, и будешь делать это наилучшим образом, прилагая все возможные усилия, чтобы добиться успеха. Если окажется, что твоя жизнь не стоит тех сил, которые на нее затрачены, я тебя убью и попытаюсь начать сначала, с более приличным материалом. Ясно?
Вика, быть может, с трудом могла читать и забыла, когда в последний раз ей доводилось держать в руках ручку, но она за свою короткую жизнь встречала многих людей, часто эта жизнь зависела от того, насколько быстро и правильно она могла их оценить. Сейчас у нее не было ни малейшего сомнения: Олег говорил совершенно серьезно. Если она не заткнется и не будет делать, что он ей велит… нет, даже если она все сделает, но недостаточно хорошо, он ее уничтожит. И не испытает по этому поводу ни малейшего сожаления. Огонь, горевший в карих глазах… Она видела такой огонь в глазах наркоманов, шедших на убийство ради очередной дозы. В глазах сектанта, резавшего живого ребенка во славу какого-то своего божества. В глазах скинхеда, остервенело пинавшего пытавшегося прикрыться руками парня.
Это были глаза фанатика. Человека, готового все, что угодно, положить на алтарь своей цели. Или, по крайней мере, готового положить туда ее, Вику. Без малейшего сожаления.
Да, он нашел ее и на руках вынес из той грязи, где она пребывала. Да, он пошел на невероятные расходы, чтобы совершить невозможное и победить наркотическую зависимость. Да, он ночами сидел у ее кровати, делая что-то (Вика и сама не понимала, откуда это знает) с ее организмом, что позволяло ей сейчас стоять, не сгибаясь от боли во внутренностях.
Но это не было личным. До нее, до Вики, девочки, в девятилетнем возрасте сбежавшей от бесконечных побоев и оказавшейся в страшном одиночестве на холодных и жестоких улицах мегаполиса, Олегу не было ни малейшего дела.
Это надо было запомнить. Потому что обостренный годами жизни на улице инстинкт подсказывал: только это знание поможет ей выжить. Выждать. И победить.
Что ж… если он готов убить ее ради своей цели… то уж она как-нибудь сможет убить его ради своей свободы. Даже если он и выглядит что твой эротический сон.
Молча она подняла джинсы и застегнула их на бедрах — новая, радостно-синяя ткань болталась на слишком худом теле. Натянула льнущую к телу водолазку. Взяла зубную щетку и подошла к умывальнику. Господи, когда же она в последний раз чистила зубы?
Она и сама удивлялась новой, холодной и решительной Вике, нет, Виктории, которая проснулась
