так же быстро, точно кто-то вот-вот перебьёт её. За два предыдущих отпуска видел я несколько раз Варвару, и говорок этот быстрый, как стук дятла, запомнил.
– Ну так Юрка – сын её. Она в наш посёлок после войны прибилась откуда-то с Украины с ребёнком на руках. Муж у неё на фронте в последний день войны погиб. Вот она и сбежала от тоски, мальчонку своего на руках принесла четырёхлетнего. А голодуха была – не дай Боже! Она и питалась, кто чего подаст, ночевала по домам, кто примет. Мальчонка её поболел-поболел и умер. Тут уж Варвара совсем ослабла, в глазах только огоньки и теплились. И из посёлка уезжать не хочет – родная могилка рядом, и тут жить – крыши над головой нет, кормиться нечем. Тогда в лесхоз рабочей пристроилась. Тут её и обворожил Разиня проклятый. Это он сейчас жердина жердиной, а в молодости представительный был, идёт, как лось стройный, и лицо лоснится. Прибилась к нему Варвара, от него и родила Юрку. А он, как только малыш появился, ей на дверь указал. И опять по домам пошла Варвара, где кто приветит. Потом, видать, совесть у Андрея заговорила, выписал ей леса, а домишко этот мужики поселковые за четыре выходных срубили.
– А что ж сын? – спросил я.
– А что сын? – повторила она. – Сын вон вырос, весь в Разиню, двухметровый вымахал, как он там в этот свой аэроплан вмещается – ума не приложу. Небось лбом все притолоки посбивал.
Я улыбнулся: в самолёте притолок нет.
– Не знаю, не знаю, – зачастила тётка, – Бог дал, ни разу не летала и об этом не тужу. Он, Юрка, к матери желанный, гостинцы ей возит, барахлишко всякое. Так что Варвара теперь нужду пережила, живёт в своё удовольствие. А Андрея этого на дух не принимает, он иногда вокруг её домишка как мартовский загульный кот бродит, да только заказаны ему пути-дороги. Им бы объединиться, двум бобылям, вместе старость покоить, ан нет, гордая Варвара.
Юрка появился в посёлке в воскресенье. Я понял сразу, что этот высокий стройный лётчик в синей аэрофлотской шинели и есть сын Варвары. Мы сидели с тёткой на пороге, чистили рыбу (опять угостил Разиня, и хоть я был категорически против, тётка рыбу взяла и долго благодарила рыбака). Юрка проходил мимо с «дипломатом»; заметил я, что у лётчиков это как обязательное приложение к форме, но, увидев тётку Марью, повернул к нашему дому и ещё за несколько метров фуражку с «капустой» стащил с головы, приветливо поздоровался.
Всё-таки права тётка – поразительно похож на Разиню сын, вон и нос острый, как жало, губы бескровные, тонкие, и так же, как у отца, завитушки, только без седины, приклеились к высокому лбу. Юрке лет двадцать семь, почитай, мой ровесник, но то ли серьёзная служба тягот добавляет – на лбу приметно морщины копятся.
Тётка Юрку с ног до головы осмотрела, на меня взгляд перевела, точно сопоставляла, гожусь ли я своему погодку в сравнение. Заметил: нет, не вытянул я в глазах тётки на Юркин уровень. Да это и понятно. Юрка – как дядя Стёпа, которого в детских книжках рисуют, даже чёрные усики к губе приклеены так же.
Тётка между тем в дом смоталась, стул для гостя притащила. Юрку заботливо усадила и вопросами засыпала. И самый главный в конце подбросила:
– А жениться когда, Юра, а? На свадьбе погулять хочется…
Юрка точно ждал этого вопроса.
– Будет, будет, тётя Маша, свадьба. Возьмём да и через две недели такое дело сварганим. Так что пятки готовь…
– Правда, что ли, Юра?
– А ты что думала? Жениться не напасть, как бы женатому не пропасть…
– Ну, ну, ты парень хоть куда, а ещё о пропаже толкуешь. Такой орёл у нас на весь посёлок один – и высотой, и красотой, – засмеялась Марья. Потом на меня пальцем указала, подмигнула Юрке: – Вот племянник мой давно уже с этим делом управился. Сейчас мальчонка растёт, а ты всё женихаешься.
Юрка зубы ровные оголил, заулыбался:
– Ну вот и я скоро с холостяцкого круга сойду.
Наверное, от дома своего заметила Юрку мать, заспешила через дорогу к нам. Сухонькая, она точно птица из силков рвалась вперёд, махала руками, семенила мелкими шажками по росистой мураве. Юрка повернулся, мать заметил, побежал навстречу, высоко поднимая длинные ноги, так что песчаная пыль вихрилась вслед за ним. Они обнялись, и мне даже страшно за Варвару стало: такой великан и подмять может как медведь, вон сколько силищи в его упругом теле. Потом Юрка руку положил на худенькое плечо матери, вдвоём неторопливо побрели к дому, и даже издалека было видно – играло солнце радости на лице Варвары.
На крыльце своего дома Разиня появился, долго глядел вслед Варваре и сыну. Он потоптался несколько минут на скрипучей терраске, потом юркнул в дверь.
– Видишь, Вася, Бог шельму метит, – вздохнула тётка Марья. – Он в молодости, Андрей Семёнович, дюже круто себе цену возвышал. На дохлой козе не объедешь. Бывало, всегда присказку такую говорил: «У нас в лесу как хворостинка, так полтинка, как сучок, так троячок», намекая нам, грешным, чтобы мзду леснику тащили. Нас-то нужда в лес гнала – то дров нету, то стропила на хатёнке обломилась, то тёсина нужна пол подправить. А он свою должность так непомерно возвеличил, будто не лесник, а какой-нибудь царь на престоле сидит. – Тётка в сердцах сплюнула. – А вот сейчас как зверюга затравленный крутится, даже к родной кровинке подхода нет.
Через два дня к нам пришла тётка Варвара. На улице в этот день моросил, будто через сито пропущенный, мелкий дождик, и она долго смыгала затасканными галошами, очищая прикипевший белёсый песок. Наверное, это всё-таки чисто крестьянская привычка – долго расспрашивать о здоровье, о близких родственниках, расспрашивать неторопливо, обстоятельно, словно только за этим и пришёл.
Пока две соседки, перебивая друг друга, говорили о том, кто чем хворает да какую напасть чем лучше лечить (благо, теперь в лесу начала пробиваться травка, и от любой хворобы можно найти надёжное средство, а не какую-нибудь «химию», так они лекарства именовали), я поближе рассмотрел тётку Варвару. Рассмотрел и вывод сделал – в её живом, годами и невзгодами подсушенном лице неистребимо осталась теплота, мягкие голубые глаза точно струили её на собеседника, и только в уголках залегла болезненная усталость.
Закончив с тёткой, Варвара на меня перекинулась, зачастила про здоровье.
– Да знаете, – смущался я, – как-то не успел нажить болячек.
– И слава Богу, – вздохнула Варвара, – болезни входят легко, а обратно не вытолкнешь ни за какие деньги.
Я закивал утвердительно, а Варвара, не останавливаясь, про сына заговорила:
– Я об этом и Юрке говорю – береги здоровье! Думаешь, если в небе скачешь, так тебя не прихватит? Ещё как стеганёт, дай Бог терпенья…
И, ещё раз глубоко вздохнув, тихо сказала:
– А ведь я к тебе, Василий Петрович! Ты сейчас у нас в посёлке, можно сказать, один- разъединственный мужик, кое-что значащий. Других-то старость одолела, свела в сухарь. А меня Юрка обрадовал – через две недели свадьба. Забот теперь не расхлебаешь. Вот пришла просить – в палисаднике столы сколотить. В домишке моём разве развернёшься? Даже посадить негде. – И вдруг захлюпала носом, морщинки на лбу пучком собрались.
Тут тётка Марья и ляпнула:
– Да он небось, Вася, по-плотницки и не умеет. С горожанина какой спрос? Ты других попроси – деда Сафронова или Разиню.
Как молнией сверкнули глаза Варвары, заискрились слезинки.
– Ты мне про Разиню не говори. – И я почувствовал, что она сжалась в тугой комок, как будто обожгло её огнём.
Я поспешил на выручку:
– Ладно, тётя Варя, завтра приду. Материал найдётся?
Варвара по краешкам глаза провела платочком, улыбнулась:
– Чай, в лесу живём, – и добавила оживлённо: – Да ты шибко не смущайся, дед Сафронов тебе
