она, гм, того, хе-хе-хе…» — но я придушила это воспоминание, черт с ним Ошалелая, я бросилась к полосе.
Янтаря для самых разных целей я набрала килограммов пять. Теперь осталось меньше — я много раздала. Каждую большую найденную янтарину описывать не стану — иначе получится, как с лошадьми. Довольно и того, что следующей весной мы прочно осели в Рясках, у Ядвиги и Вальдемара. Они под видом Ванды и пана Йонатана выступают в «Особых заслугах».
А теперь придётся несколько вернуться назад. Ведь автобиографию я пишу, собственно, для того, чтобы чохом ответить на все вопросы касательно книг, так что не могу опустить произведения для детей и юношества.
Несколькими годами раньше меня уговорили на роман для юношества. Кто уговаривал, не помню, но получилась из этого «Жизнь как жизнь», а после неё — «Большой кусок мира». Что касается последнего, то Генек, мой кузен, облаял меня за вопиющие ошибки. А именно — тростник на Даргине растёт в другом месте, не там, где я указала. Но ведь я плыла по озеру в Пилавках тёмной ночью и впечатления у меня личные. Не закури мой муж и Донат на мостках, я проболталась бы на воде до утра — голос слышен как бы совсем с другой стороны. Впрочем, дело не в этом.
В «Большом куске мира» на сцену вышла Яночка. Эта несносная девчонка появилась вслед за Тереской и сразу же обрела столь реальный облик, что я сама уже не уверена, что это плод моей фантазии. Они с Павликом не слушаются меня, эти капризные создания живут самостоятельной жизнью и делают, что захочется, а я лишь записываю. К тому же и Хабр — существо реальное, я с ним лично знакома; только судьба у него сложилась иначе — он попал к настоящему охотнику.
«Особые заслуги» зародились на косе; пейзаж тот же самый, включая муравейник, а разбитое кладбище я видела собственными глазами. Несколько раньше из-за него возник конфликт чуть ли не на международном уровне. Приезжавшие из ГДР немцы возымели претензии к местному населению, якобы намеренно проявлявшему небрежение. Местное население запротестовало, с возмущением доказывая, что немцы сами разрушили кладбище, возможно, в поисках чего-то, а может, в целях провокации. Проблему разрешили на уровне, простым смертным недоступном, а кладбище привели в порядок харцеры [02].
Марек был, что называется, в полосочку — то хорош, то невыносим. Однажды он съездил в залив ловить рыбу с Вальдемаром и дедом, и они его усиленно приглашали поехать снова. Уговаривали всячески, с уважением к его опыту. Он отказался, я не поняла почему. Марека одолевали всевозможные идеи: охаяв лесное хозяйство на всей косе, он возжелал потрудиться в качестве лесничего. Замысел я горячо поддержала. Я с большой радостью провела бы на море весь год, готова была даже обеды готовить. Но дальше пустопорожних разговоров дело не пошло. Марек критиковал Вальдемара, который заканчивал постройку дома. По мнению Марека, тот строил неумело. Я разозлилась и предложила ему помочь Вальдемару, показать, как надо строить. Но он не захотел этим заниматься. Зачем же тогда приставать к человеку? Моё неискоренимое убеждение — если что-то плохо, необходимо сейчас же поправить, помочь, — мешало переносить его критику спокойно. К тому же Вальдемар вовсе не заслуживал осуждения — в конце концов это его дом, черт побери, пусть делает, как считает нужным! Ну а если даже что не так, кому это мешает? Педантизм всю жизнь обходил меня стороной.
Только значительно позже я поняла — Марек был типичным продуктом партийной формации. Миллионы собраний, чудовищная болтология и никакой конкретной работы. Называлось это «деятельностью». Упаси нас Бог от такой деятельности! Ещё Диккенс создал впечатляющую картину подобного феномена в книге «Наш общий друг», и ничегошеньки с тех пор не изменилось.
В Варшаве я изо всех сил старалась проникнуться атмосферой секретов, тайн и событий мирового значения, коими жило моё божество. Пришлось признать себя недоразвитой идиоткой, поскольку я ничего не могла понять. Как-то так странно получалось, что сия эпохальная работа свелась к одному судебному делу об оскорблении: около магазина две женщины оттаскали друг друга за патлы. Мужем одной из них и возлюбленным другой был хмырь, пожалуй, даже интересный, только из чуждого окружения.
Смысла судебное дело не имело совершенно никакого, и никто, кроме Марека, не считал его серьёзным. Он же утверждал, что таким запутанным и извилистым путём борется за чистоту партийных рядов и МВД от нежелательных элементов. Марек показывал мне чудовищное количество бумаг, направленных им в высокие инстанции, и гордился этими бумагами непомерно, хотя ни на одну не получил ответа. Тем не менее его потуги были призваны спровоцировать революцию в очищаемых рядах.
На мне эта дурацкая склока отразилась особым образом. Муж одной дамы и сожитель другой завёл со мной разговор в коридоре суда, а уразумев, что я сторонница противного лагеря, вообще запретил мне появляться в суде. Что за абсурд?! Я не подчинилась запрету, потому как усиленно искала в куче навоза хоть какое-нибудь рациональное зёрнышко. Тогда он прибегнул к репрессиям — начал прокалывать колёса у моего «горбунка».
Разгорелся скандал — я не намерена была покорно сносить его хулиганские выходки. Купила шестое колесо и завязала тесные отношения с милицией. Хмырь звонил мне в разное время суток, угрожая всевозможными карами и выражаясь языком, неприемлемым даже у строителей и архитекторов. Я не вступала в пререкания, перестала даже слушать — просто записывала его монологи, чего требовал Марек, во всем прочем проявлявший полную пассивность. Своё глубокое разочарование я дипломатично утаила.
Отчасти эти сцены использованы в «Проклятом наследстве». Не все, разумеется. Однажды в два ночи мой преследователь предложил мне выйти на свидание — он ждёт с ломиком, чтобы снести мне башку. Марек оказался у меня, мы вышли вместе, правда, через чёрный ход. Ни одной живой души не только с ломиком, но и без такового вокруг не наблюдалось. Все вместе взятое довело меня до белого каления, и я решила отреагировать соответственно.
Марек неожиданно легко согласился с моим решением. Номер машины противника легко установил Роберт, всегда охотно откликавшийся на всякие проделки. Я подъехала, куда требовалось, и продырявила все четыре вражеские колёса. Захотел войны? Получай, сколько влезет.
Вернулись мы домой, и через час раздался телефонный звонок. Пострадавший задыхался от ярости, причём в голосе его звучало отчаяние: по-видимому, он собрался куда-то ехать. Война на колёсах закончилась — как ножом отрезало, и вся эта страшно важная Марекова деятельность показалась мне галиматьёй, какой свет не видал. Зато сопутствующий результат был ужасен.
Ещё до того, как мы уверились, что враг окончательно оставил в покое мои покрышки, Марек старался поймать его на месте преступления и затащить в суд, поскольку свято верил в правосудие. Это беспокоило меня с самого начала, и, как оказалось, не напрасно. Значительно позже я прочитала в энциклопедии: склонность к сутяжничеству — одно из проявлений паранойи. Этого мне ещё не хватало!..
Засады на противника закончились хуже некуда, а именно: моего супермена избили. Меня при сём не случилось — я сидела дома. Марека якобы захватили врасплох, а совершил избиение кузен какой-то девицы из соседнего дома, утверждавшей, будто бы Марек охотится за ней. До такого нагромождения бредней мне ни в жизнь бы не додуматься.
В два часа ночи, по дороге в белянскую больницу, убиваясь с горя, я перекрыла все рекорды. А Марек потом полёживал себе в больнице с комфортом и даже развлекался. Более здоровые пациенты устраивали по ночам в коридоре тараканьи бега, и ставка всегда была значительная. Как они этих тварей помечали, понятия не имею, но якобы у каждого имелся свой таракан, и ставили, как в тотализаторе.
Своего мнения насчёт вышеизложенных событий я предусмотрительно не высказывала, а для утешения предприняла поездку в страны народной демократии.
Деньги были: немцы попытались перевести «Крокодила из страны Шарлотты», перевод не удался, договор расторгли и заплатили неустойку. Я придумала путешествие кругом — через ГДР в Чехословакию и оттуда обратно в Польшу. Марек протестовал из-за отсутствия финансов.
Жил он на пенсию по инвалидности, что тоже выглядело как-то странно. Пенсия ему причиталась как любому обычному человеку, а вовсе не как бывшему сотруднику специальных служб, получившему ранение во время выполнения профессионального задания. И даже не как бывшему журналисту. Факультет журналистики он вроде бы закончил, работал в редакции, в той самой газете, для которой когда-то Алиция выполняла графические работы и где подвизался её зять. К тому же я сама слышала, как одна женщина, фоторепортёр, вспоминала времена их совместной службы в прессе, значит, какая-то доля истины таки
