места и в мгновение ока, в безумном бешенстве рвалась разбить ему фары, двинуть по наглой, тупой харе! Я уже выскочила было из машины, но приятель удержал меня.
— Плюнь ты, черт бы их побрал, поехали…
Я с трудом пришла в себя. И рубанула ядрёной, хлёсткой, увесистой фразой, возможно, несколько пространной и наверняка весьма эмоциональной, после чего села за руль и рванула вперёд.
Супружеская пара оскорбилась смертельно и навеки. Разве можно так выражаться, возмущались они, где это я воспитывалась. С такой особой они не желают иметь ничего общего. Похоже, затмение на них нашло: любой нормальный человек тысячу раз предпочтёт, чтобы водитель выпустил пары высказыванием любого содержания, нежели отыгрался на педали газа. Не охлади я хоть немного накал своей ярости, не исключено, мы звезданулись бы в первое же дерево или телеграфный столб. Облаяв же сволочей, я пришла в норму и ехала уже почти спокойно. Мой приятель пытался им это втолковать, но безрезультатно. И где только мозги у таких людей?..
Погодите, надо сообразить, я совсем запуталась в историях с машинами. Ах да, речь ведь шла о внутреннем голосе. Он спасал мне жизнь сотни раз. Всех случаев я не упомню.
Возвращаюсь к «Просёлочным дорогам». В этом путешествии впервые в жизни я встретила милиционера, который хотел меня надуть. Где все случилось, не помню. Может, в Бече, а может, и в другом месте. С какой-то боковой дороги я выезжала на главную, честно сбросила скорость. Слева от меня ехал грузовик. Грузовик тоже притормозил, почти остановился. Бесспорно ему принадлежало право первенства, но мне показалось: водитель, возможно, не обратил внимания на знаки, я у него справа, и он справа пропускает машину. Пока он надумает, что делать, я со своим «горбунком» буду уже далеко. Я выскочила вперёд, свернула и в зеркальце видела — в пятидесяти метрах за мной грузовик только-только двинулся.
Вскоре я остановилась в центре города, зашла в магазин, вернулась, села в машину. Тут-то и появился милиционер.
— Вы обогнали грузовик на развилке, — вежливо оповестил он меня.
Справедливо. Я взяла сумочку, дабы заплатить штраф, но для начала объяснила, почему так сделала, и обратила его внимание — про обгон говорить не приходится, грузовик стоял…
И тут милиционер сделал глупость. Проговорился: водитель грузовика-де пожаловался, и невольно мотнул головой — грузовик позади, а шофёр наблюдал, высунув башку из кабины. Я спрятала кошелёк в сумку и завелась.
— В таком случае и не подумаю платить, — сказала я холодно. — Прошу направить дело в коллегию или даже в суд. Я с удовольствием сообщу публике, что думаю о вымогательских методах водителей!
Милиционеру пришлось согласиться, а что ему оставалось делать — надеть на меня наручники?.. Он старательно переписал все мои данные, и мы вежливо распрощались. И тут Люцина обратила моё внимание на подозрительное единомыслие представителя власти с водителем грузовика. Явно разочарованные, они доверительно беседовали друг с другом.
— Хорошо, что ты не стала платить штраф, — с удовольствием констатировала она. — Чтоб мне лопнуть, если они не старались получить на водку!
Эпизод этот двадцатилетней давности. Вызова в суд я так и не получила.
Как я уже говорила, такое случилось лишь однажды. А раз триста мы со службой движения падали друг другу в объятия.
«Просёлочные дороги» я написала, слегка опасаясь — как их примет семейство. Беспокоилась я напрасно. Люцина, оценив моё творение, заявила с явным разочарованием:
— Уж больно снисходительно ты к нам отнеслась…
Я обрадовалась и вскоре выдала на-гора «Колодцы предков». Вот тут-то и началась эпопея с тигром. Дело было так. Я заболела…
Но тут придётся вернуться назад, потому как все цепляется одно за другое. Несколько раньше приехала из Советского Союза Елена Рахлина и позвонила мне. Представилась моей горячей поклонницей. В Польше она оказалась благодаря своему отцу, заслуженному артисту Советского Союза. Он прибыл к нам на концерты и свалился с инфарктом; сперва лежал в больнице, а потом восстанавливал здоровье в Константине. Елене разрешили выехать к отцу. Она жила в Польше уже три месяца и за это время овладела языком. Думаю, она не обидится, если я напишу о ней правду: Елена расчудесная сумасбродка, которой мы с Алицией и в подмётки не годимся. Историк искусства, переводчик со словацкого, экскурсовод по киевским историческим памятникам, и ещё Бог весть кто, польским она овладела странным методом, но с талантом: творила новые слова согласно духу языка. По-русски и по-украински говорила она так красиво, ярко и богато, что даже я понимала. Елена обладала ужасной привычкой ставить окружающих перед свершившимся фактом, а потом хоть бейся головой о стену, приспосабливаясь к её неистовым выходкам. Пару раз она мне крепко удружила, однако я не жалуюсь — в конце концов, развлечения, даже и утомительные, всегда полезны.
Мы сошлись молниеносно, и она сразу пригласила нас к себе в Киев. А также в Крым, где её отец, по причине заслуг, имел большую дачу. Приехать мы должны обязательно, и она сейчас же добудет нам в посольстве соответствующие разрешения.
— Елена, — в отчаянии упрашивала я, — успокойся, мне не нужно приглашения даже к вам! Весь соцлагерь для меня открыт, не суйся ты в это посольство! Обойдёмся без его помощи.
Какое там, с таким же успехом я могла убеждать стену. Елена настояла на своём. Затащила нас в русское посольство, и там произошло нечто, чего я до сих пор не понимаю.
Нас принял русский культурно-просветительный… пардон, хотела сказать атташе по культуре, не уверена, стоит ли упоминать его имя, кто знает, не повредит ли это ему. Хотя… По прошествии стольких лет?.. Пусть будет Яцкевичус. Литовец, он говорил по-польски как коренной варшавянин.
Мы с Еленой сказали «добрый день», и, по-моему, на сём все наши высказывания кончились. Разговаривали одни лишь мужчины — Яцкевичус и Марек. Изысканная беседа вращалась почти исключительно вокруг довоенных литовских сыров — я сама их ещё помнила — и довоенных литовских копчёностей, нарезанных тоненькими ломтиками. Распрощались мы со взаимным почтением. Выходя, Марек сообщил:
— Нам дадут частные визы.
— Прошу прощения, а на основании чего ты де лаешь такой вывод? — спросила я, слегка ошарашенная. — На основании сыров или копчёностей?
— Вот увидишь…
Увидеть я увидела, но это уже другая тема, тема русской эпопеи, которой я займусь позже. Пока что возвращаюсь к тигру.
Елена уехала, её отец ещё остался до полного выздоровления, мы познакомились. Пришла зима. Отец в последние дни перед отъездом поселился в «Бристоле», деньги у него были, он занимался покупками и оформлял какие-то дела в посольстве. Я служила в качестве средства передвижения, возя его по всему городу, и схватила поначалу лёгкий грипп. Заглоти я вечером аспирин и денька два отсидись дома, ничего бы не случилось, хворобы ко мне не цеплялись уже много лет, но все имеет свой предел. С этим лёгким гриппом я ездила, мёрзла в машине, ожидая целыми часами, Марек был безжалостен, требуя выдержать до конца, я, впрочем, тоже не люблю бросать дело на полдороге, и в результате свалилась совсем. Накануне отлёта музыканта, ожидая его возле русского посольства, я чуть не теряла сознание. До гостиницы его ещё довезла, после чего вернулась домой и рухнула. В аэропорт Марек отвозил гостя на такси.
Отлёживаясь дома в своё удовольствие, я перечитывала «Лесное море» Игоря Неверли. Не в первый раз, впрочем. Может, повлияла высокая температура, но мне покоя не давал уссурийский тигр — прицепился как репей к собачьему хвосту. Тигр и тигр. Не уверена, что я не требовала от Марека привести тигра ко мне домой. Не в бреду, какое там. Исключительно из безумного желания познакомиться накоротке.
Едва я вылезла из постели, как потащила Марека в зоопарк, хотя стояла лютая зима с трескучими морозами.
Уссурийского тигра мы нашли. У клетки, кроме нас, стоял мужчина с маленьким ребёнком, одетым в красное пальтишко. В клетке разыгралась сцена, которую без труда можно передать словами. Я готова поклясться, что не ошибаюсь ни на йоту.
Тигр ходил по клетке и бил себя хвостом по бокам. В углу лежала тигрица. В противоположность супругу
