Вот так. Кому — полет, а кому — прыгучесть.
Марина ни о чем не догадалась.
Конечно, хорошо бы подружиться с Мариной. И тогда они могли бы все доверять друг другу. И, может быть, Лена решится поделиться с Мариной своим главным секретом — про Сережу. Но только пусть будет так: Лена выберет время и сама расскажет. Доверие рождает доверие, и они станут подругами. Надо только выбрать момент и настроение. Уже две недели Лена выбирает время, а оно все никак не выбирается. Лена сама себя постоянно упрекает в нерешительности. Но от этого не легче.
Наконец Лена собралась с духом и сказала:
— Марина, после уроков я расскажу тебе одну вещь. Ладно?
Марина кивнула — ладно.
Из школы Марина и Лена вышли вместе. Лена без предисловий спросила:
— Тебе Сережа нравится?
Вот так, прямо, с плеча. Знала, что, если начнет издалека, может запутаться в собственных словах и так и не доберется до главного. А так вот сразу — как с обрыва в воду прыгнула. А теперь не она ведет разговор, а он ее сам поведет.
— Какой Сережа? — спросила Марина.
Лена забыла, что у них в классе три Сережи.
— Лебедев, — сказала Лена сдавленным голосом.
— Лебедев как Лебедев, — ответила Марина. — Учителя его больно уж хвалят. Ограниченный, по- моему, мозгов не густо. А так нормальный парень. А что?
Как же так? Лена — с обрыва доверчиво — в воду. А вода оказалась чересчур холодной. Но именно такая вот пренебрежительная невнимательная интонация была нужна, чтобы Лена заговорила горячо и откровенно: захотелось защитить Сережу.
— Ты, Марина, его совсем не знаешь. Ему просто некогда, поэтому он не раскрывается. Знаешь, как он тренируется? Он каждое утро на лыжах бегает, а когда нет снега — пробежка каждое утро, ни дня не пропускает. А теперь и по асфальту на лыжах бегает.
— Ты что, тронутая? Какие тебе лыжи по асфальту?
— Ну, конечно, Марина! Роликовые лыжи. Он бегает по бульвару, он встает в шесть утра.
— Та-ак. А ты откуда знаешь, что — в шесть встает? А?
Лена растерялась. Даже мама не знает, что Лена встает в шесть часов вместо половины восьмого. Зачем? А затем, чтобы смотреть в окно. А там, за окном, среди желтых кленов и голубых елочек бежит по бульвару на роликовых лыжах высокий мальчик в синем тренировочном костюме и красной шапочке.
— Марина! Ты знаешь, что такое встать в шесть утра?
— Не знаю, — Марина презрительно кривит губы. — Не пробовала.
— Вот видишь! А говоришь! Просто к нему надо приглядеться. Он очень умный, он интересный, он все понимает.
Лена запнулась. Может быть, напрасно она все это говорит?
Но остановиться не могла, продолжала откровенничать. Она рассказала Марине то, чего не решилась бы рассказать никому. Она рассказала про письмо.
Одинокие люди даже откровенными быть не умеют. То молчат, молчат, живут отдельно, сами по себе. То вдруг понесет их в откровенность, не удержишь. Наверное, чувство контакта с другим человеком тоже бывает тренированным и нетренированным…
И она, сама не зная почему, рассказала Марине про письмо. Это было прошлым летом. Лена сидела на большом камне. Если не оборачиваться, то можно считать, что этот валун посреди моря, и волны открытого моря перекатываются через серый в розовую крапинку камень и уходят к далекому невидимому берегу. На самом деле этот «невидимый» берег был в нескольких метрах. Но если не поворачивать головы, он — невидимый. И волны накатываются на него и, шипя, удаляются. Лена щурится на солнце и решает: «Сегодня напишу Сереже письмо. Нечего тянуть, нечего откладывать».
Лена знала совершенно точно: Сережа прочтет ее письмо и сразу поймет, что она умная, тонкая, интересная. А совсем не такая несуразная болтушка, какой она показалась ему в метро. У нее есть вкус и чувство меры. И она умеет понимать красоту.
И Лена снова стала сочинять письмо.
«За нашим окном луг с красной травой. Думаешь, не бывает красной травы? Я тоже так думала раньше, а теперь увидела — бывает. Утром солнце светит прямо в окно. Это очень хорошо — проснуться от солнца. А если не проспать, в окно — прямо в окно, представляешь, виден восход. Ни один восход не похож на другой. Мы с мамой живем здесь уже второй месяц, и я ни разу не видела двух похожих восходов».
Ей было так важно, чтобы Сережа увидел все, что видит она. Поделиться. А без этого радость не радость и красота не красота. Поделиться богатством. А может быть, это и есть любовь? Лене показалось, что в эту минуту она сделала великое открытие. Любовь — это желание поделиться. Вот это да! Никто никогда не мог объяснить толком, что такое любовь, а она вдруг смогла. Теорема ферма! Бермудский треугольник. Тайны мира. Их открывают простые люди. Люди-то обыкновенные, но состояние совершенно необыкновенное. Любовь — вот какое это особое состояние.
Письмо Сереже Лена так и не написала. Не собралась. А по правде — не решилась. Вдруг не так поймет? Боялась. Гордость и трусость. Как часто они подменяют друг друга. В холодную воду броситься — пожалуйста. Какая смелая девочка! С крутой горы сигануть на лыжах — да хоть сию минуту, сколько угодно. Ну скажите! Ничего не боится! Отчаянная! Настоящая спортсменка! А какое-то письмо несчастное написать — ну, это все не так просто.
Марина смотрела на Лену с интересом. Любопытство — это ведь тоже интерес. Ну, не к нам, а к нашим новостям. Да ведь, когда раскрываешь свои тайны, хочется верить, что слушают тебя с сочувствием. Иначе как рассказывать.
— И вот я сделала открытие, — говорит Лена. — Любовь — это желание делиться. Понимаешь, Марина?
— А что? Ничего, — сказала Марина.
Она смотрела пристально, она не перебивала и не пыталась встревать со своим, как часто делают девчонки. Марина — человек непустяковый. И не зря Лена выбрала ее. Вот теперь будет у нее наконец подруга.
— Не знаю, что мне теперь делать, — закончила Лена. Ей хотелось, чтобы Марина дала совет. Может быть, дружба — это когда дают советы?
Марина вдруг сказала:
— Надо же. Какой принц учится в нашем классе, никогда бы не подумала.
Сердце у Лены сжалось. От собственной глупости? От ожидания беды?
Они шли вместе с Мариной, и Лене было так одиноко, как, может быть, никогда еще не было.
Марина шла молча. Лена пыталась себя успокоить: «Наверное, она задумалась о чем-нибудь своем». Но холодно молчала Марина, жестко и отчужденно. И попрощалась с Леной равнодушно. Не подруга, а случайная попутчица.
— Вот мой дом. Пока. — Кивнула и пошла.
«Ну зачем, зачем я полезла к ней со своими тайнами? Что я наделала!» — Лена брела опустив голову, согнувшись крючком. Тяжело чувствовать, что навредила себе сама, по своей воле.
Марина ей не подруга. Станет когда-нибудь подругой? Это еще вопрос. А она выложила ей все подряд. И себе-то в этом с трудом признавалась. А теперь что будет? Марина, наверное, считает Лену дурочкой из переулочка — это раз. Расскажет всему классу, и все будут смеяться — два. Еще и до Сережи дойдет — ой, мамочка! — Лена приложила ладони к щекам и долго качала головой. Что теперь делать? Невыносимое состояние. Что делают в таких случаях люди, не умеющие бороться? Ищут выход без борьбы. Бегство! «Перейду в другую школу, — решила Лена. — А что? И ничего. А мама? Ну, что-нибудь можно придумать. И мама согласится. Или так — сначала перейти, а потом рассказать маме. Чтобы не было длинных объяснений. «Знаешь, мама, я в другой школе теперь учусь». И все, и никаких лишних слов».
Придумав все это, Лена немного успокоилась. В глубине души она прекрасно знала, что ни в какую другую школу она не перейдет, что все это выдумка. Но важно было иметь запасной выход — и она его нашла. Теперь хоть дышать можно спокойно, а то прямо горло перехватило. Как у пловца. Плывет, плывет
