Девушка отпрянула от окна, повернулась и побежала по коридору. За ней, тяжело дыша, поспешил завхоз. Сушко распахнула входную дверь и вылетела на крыльцо. Навес над ее головой и правда был, но сейчас он ни от чего не защищал. На девушку обрушились потоки воды. Ветер чуть не сбил ее с ног.
– Оставайтесь в доме, я сам посмотрю, вы промокнете! – воскликнул за ее спиной завхоз, подпрыгивая и высматривая то место, где Сушко увидела плащ.
– Нет, – сказала Виктория и, как была, в свитере и домашних туфлях, побежала через лужайку, окаймленную зарослями рододендрона, листья и цветы с которых были сорваны порывами ветра, а многие ветви поломаны. Прямо за рододендронами был обрыв.
– Стойте! Вы сорветесь! Сейчас там очень скользко! – кричал завхоз, едва-едва поспевавший за бегущей Сушко на своих коротких ножках.
Девушка добежала до зарослей и остановилась. Она еле держалась на ногах, порывы ветра норовили швырнуть ее на землю.
– Почему он сбросил плащ? – непонимающе повторила Виктория.
– Не смотрите туда, – вдруг воскликнул Василий Борисович и схватил девушку за руку, – отвернитесь! Не смотрите!
Но Сушко не послушалась. Она посмотрела на то, что казалось ей просто оранжевым плащом, и внезапно поняла, что это не только плащ, и что Валерий Шварц вовсе не снимал свой дождевик.
– Что с ним? – закричала Сушко, кидаясь к лежащему в кустах орнитологу. – Ему плохо?
Голубые, широко раскрытые глаза Шварца смотрели прямо в небо. Великолепное лицо выглядело бессмысленным. Орнитолог был абсолютно и совершенно мертв.
Ева легла на край обрыва и посмотрела вниз. Как бы то ни было, а спускаться нужно, и срочно. Потоки воды, несшиеся вниз по склону, собирались в ручейки и речушки. Раненый Рязанцев, любовь всей жизни Евы Ершовой, находился в чрезвычайно уязвимом положении. Читая про себя молитву и призывая на помощь всевышнего, девушка поползла на животе вниз по склону. Почти сразу же острые камни прорвали ее одежду и впились в кожу на животе.
– Твою мать, – прошипела Ева, пользуясь тем, что ее никто не слышит.
На девушку накатил страх. До земли было очень, очень далеко. Скользкий, размокший склон не давал достаточной опоры. Отчаявшись, девушка схватилась за торчавший из жирной почвы корень. Она знала, что он не выдержит ее массы, но все равно цеплялась за соломинку. Вместо того чтобы удержать Еву, корень поддался и начал вытягиваться из земли. Ершова заскользила вниз по склону и повисла над пропастью.
– Нет! – закричала девушка, болтая в воздухе ногами в отчаянном усилии найти опору.
Но опоры не было. Корень постепенно поддавался, вытягиваясь из земли все сильнее и сильнее.
«Интересно, какой он длины?» – задалась вопросом Ева.
Она попыталась посмотреть вверх, но в глаза ей полилась вода.
– В любом случае, минимум двадцать метров, – ответила девушка сама себе, продолжая извиваться, цепляясь за корень.
Ее поцарапанные руки, благодаря силе которых она сначала взобралась на гору, а затем залезла на дерево и отрезала две большие сосновые ветки, надеясь соорудить из них салазки для раненого полковника, были готовы разжаться от усталости и напряжения. Ершова посмотрела вниз и ужаснулась. Двадцать метров! Острые камни внизу! Корень затрещал.
– А-а-а-а! – закричала Ева.
Корень оборвался. В последний момент Ершовой удалось слегка качнуться, вследствие чего девушка упала не вниз, а вперед, на размокший глинистый склон. Схватиться там было абсолютно не за что. Оглушенная падением Ева заскользила вниз, слепо шаря руками и пытаясь нащупать хоть какую-то опору. Внезапно ее нога застряла в петле из корней. Ева с размаху перевернулась и снова повисла над пропастью глубиной с пятиэтажный дом, но на этот раз головой вниз.
– Помогите, – слабо прокричала она. – Хоть кто-нибудь!
Сверху на девушку продолжали падать комья грязи и глины. Один особо крупный комок попал ей прямо в лицо, залепив рот и нос.
– Тьфу! Тьфу! – принялась отплевываться Ева, раскачиваясь над бездной.
Вдобавок к дождю и ужасному ветру, который резко раскачивал висящую девушку, быстро темнело.
«Какой неудачный день!» – подумала Ершова.
Кровь приливала к голове девушки, мешая мыслить трезво. Отчаявшись, она дергала ногой, пытаясь высвободиться.
– Вариантов всего два, – приговаривала Ева, дергаясь, как червяк на крючке, – либо я умру от инсульта, либо разобьюсь о камни.
Но, несмотря на все ее попытки, нога держалась крепко. Тогда Ершова резким движением подняла туловище вверх и попыталась схватиться за свои собственные ноги. Ее руки скользнули по мокрым штанинам джинсов, после чего Ева снова повисла головой вниз. Через секунду она повторила попытку, которая оказалась удачной. Вцепившись в шнурки кроссовок, она на секунду замерла, восстанавливая дыхание. Ершова посмотрела вниз, потом на кроссовку, надежно застрявшую в петле корня, и принялась снимать одной рукой кофту, второй держась за шнурок. Вскоре кофта с капюшоном уже была у нее в руках. За ней последовала и футболка. Ева укрепила одежду в обрывках корней, не давая ей упасть вниз. Потом она попыталась проделать то же самое с джинсами, но это оказалось девушке не под силу.
– А джинсы, между прочим, стоили почти пятьдесят долларов, – вздохнула Ева, вытаскивая нож и принимаясь резать синие штанины, сшитые из прочного денима, на лоскуты – прямо на своем теле.
Держаться за шнурок было все труднее. Ершовой приходилось действовать только одной рукой. Острым лезвием девушка, совершенно задубевшая от холода и ветра, подцепляла джинсы и пыталась отрезать от них длинные тонкие куски.
Кое-как расправившись с джинсами, Ева покромсала и кофту вместе с футболкой, чувствуя, как наливаются усталостью перетруженные мышцы ее тела. Теперь она была только в одном белье, и от дождя и порывов ледяного ветра ее не защищало совершенно ничего. Все получившиеся обрывки нужно было связать в веревку, но вязать узлы одной рукой было решительно невозможно. Подтянувшись поближе к петле корня, Ершова вцепилась в мокрую древесину зубами и отпустила руки. Зубы немедленно заныли. Быстро-быстро, насколько ей позволяли замерзшие, уставшие и скрюченные от непосильных нагрузок пальцы, девушка принялась связывать между собой куски ткани. Подумав, она привязала к получившейся веревке еще и лифчик, удлинив ее таким образом примерно на полметра, а также шнурки от кроссовок и носки. Теперь на ней оставались только трусы, да и те нельзя было использовать, потому что в них лежал нож.
Затем Ева привязала получившуюся веревку к петле из корня дерева и, помогая себе руками, освободила ногу.
Хлипкая веревка повисла, раскачиваясь на ветру. Она заметно не доставала до земли.
– Даже если веревка не лопнет, мне придется прыгать, – сказала Ева.
Схватившись за связанные между собой обрывки одежды, девушка заскользила вниз. Узлы больно царапали израненный живот Ершовой. Веревка трещала, скрипела, растягивалась, но держалась. Внезапно она закончилась, и между руками Евы остались только пустота, ветер и дождь.
– Ветки! – закричала Ершова, пытаясь в полете скорректировать свое положение и упасть точно на ветви, которые незадолго до этого она отрезала и сбросила вниз.
Мгновение спустя почти голая девушка тяжело рухнула в густые сосновые иголки.
– Ну и сколько будет бушевать эта гроза? До завтра? – мрачно спросил Слюнько, который уже вытер со своего лица все потеки от сока, вылитого на него академиком Защокиным.
– Ну, не неделю же, – пробормотал Бубнов, на котором буквально не было лица.
– А вдруг! Бури разные бывают! – продолжал проявлять пессимизм Игорь Георгиевич.
Краем глаза он следил за окруженным свитой Александром Павловичем и наливался злобой и презрением.
– У меня есть предложение, – тихонько сказала Марьяна, наклонив голову к плечу профессора. – Давайте полетим в Краснодар вместо Сочи. Там нет грозы. Аэропорт работает.
Мгновение Слюнько молчал, потом в его глазах зажглись огоньки. В возбуждении он потер руки и
