Коротко помолившись, она бросила левую руку и осталась лежать на скользком желобе, вцепившись в ступеньку правой ладонью.
«Нет, – поняла она, – нет! Я не смогу попасть в трещину, если буду бросать фонарик левой рукой».
Она глянула вниз. Там бушевала вода. Времени не было. Виктория поняла, что если она еще немного помедлит, то смысла что-то делать уже не будет: и Ева, и Юрий утонут. Сушко даже не знала, живы ли они. Никаких голосов снизу не доносилось. В полной тишине, нарушаемой только плеском воды, девушка отпустила вторую руку. Тело ее немедленно начало движение вниз по желобу, набирая скорость. Виктория схватила фонарь. Веревка намокла и была тяжелой. Девушка размахнулась. Она вложила в бросок весь свой ужас, все отчаяние и желание выжить. Фонарь полетел вверх. Он переворачивался, сиял и светился в воздухе, как светлячок. Секунда, и источник света скрылся за краем чаши. Раздался негромкий стук. Теперь веревка была похожа на толстую змею, переползшую через край чаши. Но она не попала в трещину. В последнюю секунду Сушко, скользившая вниз все быстрее, успела дернуть веревку в сторону. Трос скользнул влево и лег точно в расщелину.
– Бросьте меня. Идите сами, – просил Слюнько.
Миша молча тащил профессора на плечах, обливаясь потом.
– Я одинокий человек. Я уже прожил свою жизнь, – произнес Игорь Георгиевич. – И я лишился своей мечты. Мне так хотелось увидеть барионикса, так хотелось посмотреть ему в глаза… Но я убежден, что все это не стоит единственной молодой жизни, не стоит слез его матери. Поэтому брось меня, возьми лучше Бубнова. Если он умрет, я никогда себе этого не прощу.
Манусевич молчал, продолжая нести профессора вперед. Он ничего не говорил. Физик экономил силы. Алена и Алексей ковыляли с носилками сзади. Бубнов опять задремал. Ему было тепло и уютно.
«Уволюсь, – думал аспирант, чувствуя на каждом шаге носильщиков плавное баюканье, – ну ее, эту научную карьеру. Что-то мне разонравилось все это. Яйца, кости окаменевшие, всякие экспедиции непонятно куда».
Алена еле-еле переставляла ноги. Боль становилась невыносимой и на каждом шаге угрожала потерей сознания и болевым шоком.
«Только бы мне потом не отрезали ногу, – думала девушка. – И, скорее всего, я навсегда останусь хромой».
Защокина мужественно шла вперед. Для поддержания боевого духа девушка думала о шестистах мальтийских рыцарях, в течение нескольких месяцев сдерживавших продвижение двухсоттысячного турецкого войска.
«Правда, все они погибли, – вспомнила она. – Но при этом сильно ослабили нападавших и спасли Европу от разорения».
Она посмотрела на Манусевича, несшего на своих плечах Слюнько, и чуть не заплакала. На этот раз слезы на ее глаза навернулись не из-за боли, усталости или страха за Диму и Игоря Георгиевича. Она думала, что Миша и Леша – настоящие друзья и благородные люди, действующие по принципу «сам погибай, а товарища выручай». Ее взгляд переместился на Слюнько. Профессор висел головой вниз. Его глаза были широко открыты. На секунду Алене показалось, что Игорь Георгиевич скончался, но тут он прикрыл и снова открыл глаза. Позади Алены тяжело дышал Леша.
«У Леши высокая температура, это видно», – подумала Защокина.
Она посмотрела вперед воспаленными от слез и ветра глазами. Шоссе было уже совсем близко. В этот момент ее лодыжку свело такой дикой болью, что Алена едва удержалась на ногах. Перед глазами заплясали яркие круги. Несколько секунд Защокина вообще ничего не видела.
– Мама, – заплакала она. – Мама!
Девушка сцепила зубы, надеясь, что никто ничего не заметил. Миша повернулся и внимательно посмотрел на Алену. В его глазах стоял вопрос.
– Все нормально, – проговорила Защокина, – все хорошо.
Язык у нее заплетался. Спустя секунду в ее ушах что-то настойчиво зазвенело. Девушка помотала головой, но звук не исчезал. Потом наступила темнота. Но потеря сознания наступила не мгновенно. Зрение отключилось, но мозг еще работал. Алена успела плавно опустить носилки и только тогда рухнула на асфальт, полностью отключившись.
Виктория уцепилась за трос. Он держался крепко.
– Юра! Ева! – заорала она не своим голосом. – Держитесь за трос!
Она быстро поползла вверх, боясь, что веревка не выдержит троих человек одновременно. Внизу была тишина.
«А что, если я опоздала? А что, если они все умерли?» – в ужасе подумала Виктория.
Она вылезла на ступеньки, пробежала вверх и закрепила трос. А потом посмотрела вниз. В желобе никого не было. Девушка подергала трос. За него никто не держался.
– Все, – поняла Сушко. – Я опоздала!
Она опрометью кинулась вниз по ступенькам, рухнула в желоб и помчалась на животе вниз. Несколько мгновений спустя девушка плюхнулась в ледяную воду. Ее обожгло холодом. Виктория нырнула. Водоворот тянул девушку вниз. Она ничего не видела в кромешной тьме.
«Они там, там! Их притянуло к стоку», – поняла Сушко.
Через секунду ее руки коснулись чего-то мягкого. Задыхаясь и отчаянно борясь с желанием вдохнуть, Виктория подтянулась вверх. Она нащупала веревку и попыталась взобраться по ней. Одной рукой она вцепилась в потерявшего сознание человека. Другой она держалась за веревку. Воздух в легких Сушко заканчивался. Поняв, что она не сможет подняться по веревке, держась одной рукой, Виктория вцепилась в одежду человека зубами и поползла вверх. Секунду спустя ее голова показалась над водой. Продолжая держаться зубами за кого-то и шумно дыша носом, Сушко поползла вверх по желобу. Она ни на секунду не останавливалась. На полпути Виктория все-таки скосила глаза вниз и поняла, что тащит вверх Еву. В ту же секунду Ершова закашлялась.
– Брось, дальше я сама, – прохрипела Ева, с трудом переводя дыхание и сплевывая попавшую в горло и нос воду, – спасай Юру.
Виктория мгновенно расцепила зубы, отпустила руки и полетела вниз. Она врезалась в воду, как торпеда, и поплыла вниз, к стоку. Бадмаева Сушко искала заметно дольше, чем перед этим Еву. Выбиваясь из сил и преодолевая сопротивление воды, девушка поплыла к канату. И тут же поняла, что, как только она оттянула тело от стока, водоворот набрал силу. Викторию потащило вниз. Она бешено работала рукой, второй вцепившись в одежду Юры. Но ее постепенно прижимало к низу. Силы Виктории таяли. Ей все сильнее хотелось вдохнуть. Это желание становилось нестерпимым. Но, даже чувствуя, что она умирает, Сушко не отпускала ботаника. В последний момент, перед тем, как потерять сознание, Виктория почувствовала, как чьи-то пальцы с силой вцепились ей в волосы.
«Ева. Это Ева, – поняла Сушко. – Она здесь».
И мир вокруг нее померк.
– Алена, Алена! – послышался чей-то голос.
Защокина узнала Мишу. Она открыла глаза. Рядом с ней на коленях стоял Манусевич. Алена хотела что-то сказать – и не могла. Она открыла рот, но тут ее стошнило. Девушка едва успела повернуть голову в сторону.
– Простите, – сказала она.
Леша, который уже не мог говорить, погладил ее по руке. Его лицо пылало от лихорадки. Сердце работало с перебоями.
«Тахикардия, – думал генетик, – мне бы сейчас валидола выпить».
Он дал себе слово, что, если выживет, запишется в спортзал и будет каждое утро делать зарядку.
– Все нормально, – проговорила Защокина, с трудом шевеля губами.
Она села. Голова кружилась. Алена попыталась встать, но больная нога подломилась. Девушка больше не могла ею управлять. Несгибаемый дух спасовал перед физической невозможностью двигаться. Алена скосила глаза на носилки и снова попыталась встать. Она так сильно закусила губу, что потекла кровь.
– Лежи, – сказал Миша, – лежи. Не вставай. Я перенесу всех к шоссе по одному.
До дороги, по которой ездили машины, оставалось не более полукилометра.
Миша подошел к Бубнову и аккуратно взвалил изумленного аспиранта на плечи.
