Или возьмем другой пример — германские амбиции на Востоке. И здесь политика и финансы теснейшим образом переплетались, и все же первое место принадлежало политике. После двадцати пяти лет, чреватых опасными последствиями пререканий, Англия и Германия подписали, наконец, всеобъемлющее соглашение о Багдадской железной дороге; произошло это в июне 1914 г. — слишком поздно, чтобы предотвратить Великую войну, как нередко говорили потом. Другие же, напротив, утверждали, будто данное соглашение неопровержимо доказывает, что отнюдь не конфликты, порожденные экономической экспансией сторон, были причиной войны между Англией и Германией. Ни тот ни другой взгляд не подтверждается фактами. В сущности, это соглашение оставило неразрешенным главный спорный вопрос: по его условиям, германская железная дорога не могла быть продолжена далее Басры без согласия британского правительства, предусмотренные же договором экономические зоны сторон неизбежно должны были привести их в будущем к лобовому столкновению. Между тем великие державы продолжали подготовку к дню «Д», который был еще ближе, чем это казалось им самим.
Международным финансовым кругам приходилось иметь дело с противоборствующими амбициями и интригами великих и малых держав, замыслы финансистов расстраивались дипломатическими маневрами, их долгосрочные инвестиции оказывались под угрозой, их конструктивным усилиям препятствовали политический саботаж и закулисные махинации. Национальные банковские системы, без которых международный финансовый капитал оказывался беспомощным, часто выступали в роли сообщников своих правительств, а любой план, не предусматривавший известную долю добычи для каждого из участников, был заранее обречен на неудачу. Тем не менее из дипломатии доллара, служившей стальной основой для бархатной перчатки финансов, финансовая олигархия извлекала выгоду ничуть не реже, чем терпела от нее ущерб, поскольку в тогдашних условиях коммерческий успех предполагал безжалостное применение силы против слабых государств, поголовный подкуп заупрямившихся чиновников в отсталых странах, использование всех тех закулисных средств, которые были обычными в колониальных и полуколониальных джунглях. И все же именно финансовой олигархии объективная логика истории отвела эту роль — предотвращать всеобщие войны, ибо первыми, кто проиграл бы от подобных войн, в особенности, если бы их последствия отразились на состоянии валют, стали бы в громадном своем большинстве держатели правительственных ценных бумаг, а также прочие инвесторы и биржевые спекулянты. Влияние финансовой олигархии на великие державы было благоприятным для европейского мира, эффективным же подобное влияние оказывалось в той мере, в какой сами правительства зависели в разных отношениях от взаимодействия с финансовым капиталом. А потому интересы мира всегда были так или иначе представлены в политике Европейского концерта. Если же мы прибавим к этому растущую заинтересованность в мире в каждой из стран, где инвестирование стало обычной практикой, то мы начнем понимать, почему этот устрашающий, невиданный прежде феномен — вооруженный мир десятка фактически отмобилизованных государств — мог, подобно грозной туче, нависать над Европой с 1871 по 1914 г., так и не разразившись опустошительной военной бурей.
Финансы — один из каналов влияния мирного интереса — играли роль мощного сдерживающего фактора в планах и действиях целого ряда небольших суверенных государств. Займы и их продление зависели от кредита, сам кредит — от хорошего поведения. А поскольку при конституционной форме правления (на неконституционные смотрели теперь косо) поведение отражается в бюджете, а внешняя стабильность национальной валюты неотделима от оценки качества бюджета данной страны, то правительствам-должникам настойчиво рекомендовали тщательно следить за курсом, избегая любых шагов, способных повредить бюджетному здоровью. Этот полезный принцип превращался в обязательное правило, как только страна принимала золотой стандарт, до минимума ограничивавший допустимые колебания. Золотой стандарт и конституционализм являлись теми инструментами, посредством которых голос Лондонского Сити оказывался слышен во многих малых странах, принявших эти символы верности новому миропорядку. Порой Pax Britannica[5] поддерживал свое господство грозной демонстрацией крупнокалиберных корабельных орудий, однако чаще он добивался своего, вовремя потянув за нужную нитку в хитросплетении международных финансов.
Влияние финансовой олигархии обеспечивалось также тем, что она неофициально руководила финансами обширных полуколониальных регионов, в том числе — дряхлеющих исламских империй, расположенных в чрезвычайно взрывоопасной зоне Ближнего Востока и Северной Африки. Именно здесь в каждодневной своей деятельности финансисты непосредственно соприкасались с весьма чувствительными факторами, лежавшими в основе внутреннего порядка; они взяли на себя фактическое управление этими беспокойными регионами, где мир был наиболее хрупким. Вот почему, несмотря на, казалось бы, непреодолимые препятствия, им нередко удавалось создать необходимые условия для долгосрочных капиталовложений. Эпопея железнодорожного строительства на Балканах, в Анатолии, Сирии, Персии, Египте, Марокко и Китае — это история железной выдержки, полная захватывающих поворотов, история, напоминающая нам подобные же грандиозные свершения на Северо-Американском континенте. Однако главной опасностью, угрожавшей европейским капиталистам, был отнюдь не технический или финансовый крах, но война — причем не война между малыми странами (которую можно было без труда локализовать), не война между небольшим государством и великой державой (дело обычное и часто весьма выгодное), а всеобщая война между великими державами. Европа представляла собой не пустой, незаселенный континент, а дом для многих миллионов людей, принадлежавших к древним и молодым народам, и каждой новой железной дороге приходилось прокладывать себе путь через границы разной степени прочности, из которых одни вследствие этого контакта могли быть фатальным образом ослаблены, другие же — решающим образом укрепиться. Только железные финансовые тиски, в которые попали бессильные правительства отсталых стран, могли предотвратить катастрофу. Стоило Турции в 1875 г. прекратить выполнять свои денежные обязательства, как тотчас же вспыхнули военные конфликты, которые продолжались с 1876 по 1878 г., пока не был подписан Берлинский трактат. После этого мир сохранялся в течение тридцати шести лет. Реальные инструменты, обеспечившие этот поразительный результат, создал мухарремский закон 1881 г., учредивший в Константинополе Dette Ottomane [6]. Представителям европейской финансовой олигархии было поручено управлять основной частью турецких финансов. Нередко они добивались соглашений между великими державами, в других случаях не позволяли самой Турции создавать для себя новые затруднения, а иногда действовали попросту в качестве политических агентов великих держав, но всякий раз они служили денежным интересам кредиторов и, если это было возможно, интересам всех капиталистов, стремившихся получить прибыль в этой стране. Данную задачу чрезвычайно осложняло то обстоятельство, что Комиссия по долгам представляла не частных кредиторов, а европейское публичное право, финансовая же олигархия была представлена в этом органе лишь неофициальным образом. Но именно в этом своем двойственном качестве он и оказывался способен ликвидировать разрыв между политическими и экономическими институтами эпохи.
Интересы торговли оказались тесно связаны с миром. Прежде сама торговля была организована на военный (или полувоенный) манер, являясь придатком к деятельности пирата и разбойника, вооруженного каравана, охотника и траппера, купца-воина, вооруженных горожан, авантюристов и путешественников, поселенцев и конкистадоров, охотников за людьми и работорговцев, наконец, колониальных армий на службе привилегированных компаний. Теперь все это было прочно забыто: торговля зависела от международной денежной системы, которая не могла нормально функционировать в условиях всеобщей войны. Она нуждалась в мире, и великие державы стремились сохранить мир. Но, как мы уже видели, система равновесия сил сама по себе не могла его надежно гарантировать. Задачу эту выполнял международный финансовый капитал, самое существование которого олицетворяло собой новый принцип зависимости торговли от мира.
Мы слишком привыкли думать, что процесс распространения капитализма не имел в себе решительно ничего мирного и что финансовый капитал был главным виновником бесчисленных колониальных преступлений и актов агрессивной экспансии. Его тесная связь с тяжелой промышленностью привела Ленина к утверждению, что финансовый капитал несет ответственность за империализм и в особенности — за борьбу за сферы влияния, концессии, экстерриториальные права; за те бесчисленные методы, с помощью которых западные державы добивались контроля над отсталыми регионами, чтобы проводить там инвестиции в железные дороги, предприятия общественного пользования, порты и прочие предприятия, обеспечивавшие постоянную прибыль капитанам их тяжелой индустрии. В самом деле, коммерсанты и финансисты несли ответственность за многие колониальные войны, но также и за то, что
