Вдоль дороги стали попадаться жирные повис и хохлатые маам, я сменил винтовку на дробовик. Шофер сбавил скорость до скромных тридцати миль в час, и вскоре я сбил чудесную большую черную повис с красным хохолком, когда она слетала с ветки. Потом я выстрелил в толстого голубя, но промахнулся, так как грузовик заехал на травянистую обочину, и дробь попала в огромный муравейник.
Шоферу наконец надоела «черепашья скорость», он нажал на акселератор, и ровный отрезок дороги быстро остался позади. Теперь мы снова тряслись по еще более каменистой, чем прежде, дороге, и стрелять здесь стало почти невозможно. Как только я вставал (а встать было необходимо, так как мне мешала кабина), железная переборка начинала барабанить по моим ребрам. В конце концов я отказался от этого безнадежного дела. Вскоре хлынул неожиданный ливень и превратил песок в грязное месиво. Дождь продолжался недолго, но он прогнал всех птиц, и в этот день я уже больше не видел ни одной повис или чего-нибудь еще стоящего внимания.
Мы остановились на ночлег в одинокой гостинице, построенной на пересечении дорог. Короткая ветка шла отсюда к золотым приискам Кабури и аэродрому Потаро. На следующий день мы снова должны были трястись по этой безлюдной, сырой, дикой местности, и целый день ужасная дорога выматывала нам душу, пока наконец мы не приехали в Иссано. Грузовик, взвизгнув тормозами, остановился. Дорога кончилась. Дальше мне предстояло плыть в лодке или идти пешком. Меня это нисколько не огорчало.
Тени уже стали длинными, когда, взяв свои пожитки, я пошел искать гостиницу. Направление к ней было указано костлявым пальцем на дощечке. Это оказалось невзрачное деревянное строение на берегу реки. Такая гостиница, похожая на сарай, есть в каждом крупном поселке. Путешественник может натянуть здесь свой гамак и выспаться, уплатив за ночь доллар. По скрипучим доскам бегали жирные, длиной в пол- ладони тараканы, отвратительно хрустевшие под голыми пятками хозяина-негра, который вел нас по коридору.
Чиркнув спичкой, он зажег почерневшую от копоти керосиновую лампу, и, когда слабый свет озарил большую голую комнату, по прогнившему полу заметались крысы, убегая к щелям и дырам. Омерзительные пауки притаились в черных трещинах, в затянутых паутиной углах и между массивными расщепленными балками. Тараканы прекратили суету и замерли на месте, лишь слегка поводя усами, а когда я сбросил свою тяжелую ношу на пол, они понеслись в разные стороны.
Вонючая копоть лампы отгоняла комаров, носившихся целыми тучами. Пока я развешивал гамак, на дворе совсем стемнело. Я стоял на неровных ступеньках, вглядываясь во мрак, туда, где бурлила река, и прислушивался к голосам джунглей, обступивших меня со всех сторон. Таинственное похрюкивание, посвистывание, внезапный пугающий треск, фырканье, назойливый писк и какие-то громкие, отчетливые, режущие слух звуки… Издали донесся пронзительный визг диких свиней, и тут же послышались мерзкие крики рыжих обезьян-ревунов. Затем ветер принес прерывистое рычание крадущегося ягуара, и все звуки мгновенно смолкли.
Джунгли насторожились, затаили дыхание и застыли в каком-то жутком безмолвии… Потом среди темных камышей, на берегу реки раздался всплеск и какой-то хлопок, словно в воду упало тяжелое тело. Камыш затрещал… Я включил фонарик, но не увидел ничего, кроме ряби на воде. В темных ветвях дерева испуганно вскрикнула какая-то птица, и я направил в листву свет фонаря. Маленькая птичка с великолепными красными, зелеными и синими перышками запуталась в клейких нитях густой паутины в развилке двух больших ветвей. Сетка паутины достигала не менее шести футов в поперечнике. Паук, волосатое чудовище размером с мой кулак, изогнулся над трепетавшей птичкой и застыл в лучах света в напряженном ожидании, глаза его мерцали, словно бусинки.
Когда я дотянулся ножом до паутины, чтобы освободить птичку, паук стал медленно отползать и затем исчез в темноте. Чирикнув, птичка упорхнула под карниз дома, но тут же мертвым комочком упала на землю. Паук успел нанести ей удар прежде, чем я вмешался… Из джунглей донесся жалобный, заунывный плач дикого голубя, а затем крики неугомонных попугаев. Под самым карнизом и между щелистыми бревнами метались летучие мыши, огромные бабочки бились о стекло коптящей лампы.
5. Смерть на реке
Над дымящейся рекой с пронзительными криками кружились попугаи. С высоких ветвей доносились хриплые звуки красно-желтых ара. Я стоял на ступеньках гостиницы и смотрел на воду. Чуть брезжил рассвет, солнце еще не взошло, и небо над горизонтом лишь слегка окрасилось в розовые и золотистые тона. Мое внимание привлекли всплески в зарослях тростника. Я ничего не мог рассмотреть, но все же взял ружье и направился к берегу по узкой крутой тропинке, надеясь встретить молодого тапира или, быть может, лаббу — весьма интересное животное с красновато-коричневой шерстью, головой зайца и туловищем, ногами и хвостом небольшой свиньи. Лабба изумительна на вкус.
Так или иначе в зарослях кто-то был. Я осторожно приблизился… В воде, конечно, было живое существо, но вряд ли годное для жаркого! Там купалась молодая девушка-индианка. Она подняла глаза и остановилась, удивленная не меньше, чем я. Ее кожа имела нежные бронзовый оттенок, а длинные влажные волосы были черны, как смоль. Не сказав ни слова, она подняла с земли платье — лоскут дешевого ситца — и величаво прошла мимо меня, обнаженная и спокойная, как будто меня тут и не было. Только поднявшись на берег, она оглянулась и хихикнула, а затем умчалась, как лань.
Возвращаясь в гостиницу, я встретил полицейского капрала. Он направлялся с ружьем к дороге Бартика — Иссано, явно рассчитывая подстрелить там повис или золотистую индейку маруди. Повис особенно любят выходить на дорогу, чтобы поковыряться в песке, но там можно встретить и более крупную дичь — свиней или оленей, а частенько и змей.
Засунув в карман куртки еще несколько патронов, я пошел вместе с капралом, но нам не попалась даже куропатка. Капрал хвастался, что он лучший стрелок среди полицейских в Иссано. Позднее он пришел ко мне как раз в тот момент, когда я упражнялся в стрельбе из винтовки, целясь с веранды гостиницы по бутылкам, покачивающимся на воде. С важным видом мой приятель взял у меня винтовку и тремя выстрелами поразил три бутылки. Уже собрались зрители. Капрал взял две бутылки поменьше, повесил их на веревке примерно в двадцати пяти ярдах и поспорил со мной на пять долларов, что я не попаду ни в одну.
Пять долларов были для меня легкой добычей, но это его не остановило. Он разбил вторую бутылку, что вызвало громкое одобрение толпы, однако я предложил испытание потруднее. Я положил бутылку на бок, пулю надо было послать прямо в горлышко, не задев при этом стеклянного ободка… Я знал изумительную точность боя своего Маузера и знал, что мне по плечу такой выстрел, иначе бы я этого не затевал. Я вышиб дно, как и предполагал, а мой приятель установил другую бутылку, выстрелил и разбил горлышко. Тогда капрал придумал еще одно испытание. Он укрепил на ветке ружейный патрон 12 калибра и поспорил на десять долларов, что я не смогу взорвать его. Ветра не было, и медный капсюль выделялся очень отчетливо. Я знал, что патрон взорвется от удара, даже если я попаду лишь в закраину гильзы. Раздался выстрел — и от патрона почти ничего не осталось, так что нельзя было разобрать, куда именно я попал…
Ей-богу, в этом не было ничего особенного. Мой семидесятилетний отец может с двадцати пяти ярдов попасть в перламутровую пуговицу от рубашки, висящую на ниточке. Но старателям это показалось чудом. Однако, увидев сердитое лицо капрала, я из благоразумия решил утешить его, потратив часть выигранной суммы на ром. В трактире в это время как раз был «капитан» почтового парохода, и я тут же выложил шесть долларов за билет первого класса до Апайквы — самого отдаленного поселения искателей алмазов на Мазаруни. За Апайквой возвышались горные хребты и не было никаких дорог, никакой связи. Ничего, кроме лесистых скал, реки, болот и топей, болезней и неизвестности…
Почтовый пароход представлял собой древнюю баржу футов сорок длиной, с еще более древней машиной и заплесневевшим брезентовым тентом с опускающимися на время дождя боковинами. В течение ближайших двух месяцев дождей не предвиделось, но капризы погоды во всем мире не миновали и Гвианы: уже в ближайшие дни стали налетать неожиданные шквалы. На пароходе было два класса: один — дряннейший, а другой — еще дряннее. Две деревянные скамейки на носу представляли «первый класс», отделенный от остальной части судна брезентовой перегородкой. Те несчастные, которые не могли
