Брэшена сердце.
– И это тоже, – согласился капитан еле слышно. – Она со мной совсем разговаривать перестала. А я в толк не могу взять, за что?
– Не то чтобы перестала, – зло возразил Совершенный. Это только он умел мрачно молчать сутками и неделями. Больше ни у кого так не получалось, как у него.
– Ну да, конечно, – усмехнулся Брэшен. – «Да, кэп» и «нет, кэп». Вот и все, что я последнее время от нее слышу. И глаза – холодные, как мокрая галька на берегу. А я не могу до нее достучаться! – Это были слова, которые, как отлично понимал Совершенный, Брэшен удержал бы в себе, если бы мог. – Она так мне нужна! Хоть один человек в команде, о котором я мог бы сказать: вот уж кто мне нипочем нож в спину не воткнет. А она смотрит то мимо меня, то куда-то сквозь, как будто я стал для нее пустым местом. На остальных мне плевать, но она… И я так хочу, чтобы…
Брэшен умолк, так и не договорив.
– А ты шваркни ее на койку да трахни, – посоветовал Совершенный. – Небось сразу начнет тебя замечать.
Он очень надеялся, что Брэшен хоть тут сорвется и заорет. Однако никакого взрыва ярости и негодования так и не последовало – лишь молчаливая волна полнейшего отвращения.
– И где только ты такого набрался? – по-прежнему негромко спросил наконец капитан. – Я же знаю твою семью, Ладлаков. Что верно, то верно, люди они крутые. Прижимистые насчет денег и в сделках безжалостные. Но зато прямые и справедливые. И никаких убийц и насильников среди них отродясь не водилось. Откуда же такое в тебе?
– А ты не думал, что Ладлаки, которых довелось знать мне, были вовсе не чистоплюями? Я видел сполна убийств и насилий, Брэшен. И происходило это прямо на моей палубе, ровно там, где ты сейчас стоишь!
Вполне возможно также, что я не просто существо, вылепленное Ладлаками по своему образу и подобию, но нечто гораздо, гораздо большее. Что, если у меня были тело и душа много раньше, чем самый первый Ладлак взялся за мой штурвал?
Брэшен ответил не сразу. Дождь усиливался, дело явно шло к шторму. Вот порыв ветра ударил в мокрые паруса Совершенного, заставив корабль дать заметный крен. Впрочем, и штурвальный, и сам корабль тотчас выправились. Совершенный лишь ощутил, как Брэшен плотнее обхватил ладонями поручни.
– Боишься меня? – поинтересовался корабль.
– Приходится, – просто ответил Брэшен. – Было время, когда я думал, что мы с тобой друзья. Мне даже казалось, будто я неплохо тебя изучил. То есть я слышал, конечно, все пересуды на твой счет, но я себе говорил: должно быть, это злая судьба его до такой крайности довела. Но когда ты убил того человека, Совершенный… когда я своими глазами увидел, как ты из него душу вытряхиваешь… Знаешь, что-то умерло в сердце. Так что – да, я тебя боюсь. – И добавил: – И что в этом для нас обоих хорошего?
Он отнял руки от фальшборта и повернулся идти. Совершенный облизнул губы. Ливень, сопровождавший зимнюю бурю, потоками стекал по его изрубленному лицу. Брэшен, тот, наверное, вымок насквозь. Так, как способны намокать только смертные. Совершенный лихорадочно искал какие-то слова, которые заставили бы капитана вернуться и постоять с ним еще. Ему вдруг предельно опостылело одиночество, он больше не хотел в одиночку – вслепую – пробиваться сквозь этот шторм, уповая лишь на рулевого, который, между прочим, думал о нем не иначе как об «этом растреклятом корыте».
– Брэшен! – вырвалось у него.
Капитан остановился. Потом прошел назад по вздымающейся и ныряющей палубе и снова остановился подле него.
– Я здесь, Совершенный.
– Ты сам знаешь – я не могу твердо пообещать, что больше никого не прикончу, – торопливо заговорил корабль. Почему-то ему жгуче хотелось оправдаться. – Тебе самому может понадобиться, чтобы я… ну… А если я поклянусь, я буду как бы связан клятвой, ну и…
– Я знаю, – сказал Брэшен. – И я уже думал, о чем мне следовало бы тебя попросить. Не о том, чтобы ты убивал. Просто чтобы ты слушался моих приказаний. Всегда. Невзирая на обстоятельства. Но я знаю тебя. И понимаю, что ты мне никогда этого не пообещаешь. – Капитан тяжело вздохнул и докончил: – Поэтому я и не прошу тебя ни в чем клясться. Мне не хотелось бы вынуждать тебя лгать. Совершенному вдруг стало жаль Брэшена. Он сам терпеть не мог, когда его настроение так резко менялось, но что он мог с этим поделать? Поддавшись внезапному чувству, он брякнул:
– Клянусь, что нипочем не стану убивать тебя, Брэшен. Это хоть как-то поможет?
Диводрево передало ему потрясение, которое испытал Брэшен при этих словах, и Совершенный вдруг понял: уж чего-чего, а опасности лично для себя со стороны корабля капитан доселе не ждал. И его внезапно данная клятва заставила Брэшена осознать: оказывается, его любимый корабль был очень даже способен на это. И не просто был, но и пребудет в дальнейшем. Вот надумает нарушить данное слово – и все, и привет.
– Конечно поможет, – ответил Брэшен, и голос был отчетливо безжизненным. – Спасибо тебе огромное, Совершенный.
И он снова направился прочь.
– Погоди! – окликнул корабль. – Теперь ты разрешишь остальным со мной разговаривать?
Брэшен вздохнул.
– Конечно разрешу. Что толку в подобных запретах? Совершенного охватила горечь. Он-то думал утешить капитана своим обещанием, а получилось, что только расстроил его еще больше. Люди, люди! Что за существа! Жертвуешь для них всем чем угодно, а им все равно мало. Вот и Брэшен в нем, кажется, разочаровался. Что ж, сам виноват. Мог бы уже и усвоить: первыми следует убивать как раз самых близких, тех, кто лучше других знает тебя. Только так можно обезопаситься. Чужака убивать никакого смысла, ему, чужаку, собственно, и незачем тебе ущерб причинять. Предают только свои. Твоя семья. И друзья.
Дождь был напоен вкусом зимы. Он колотил по развернутым в полете крыльям Тинтальи – мешать
