— Хорошо получилось, — тихо сказала Алиса, прижавшись к нему.
Максим покосился на нее, отметил полуобморочную бледность, капли мелкого пота на висках, и тяжело вздохнул.
— Ты зачем из машины вышла? — сердито спросил он. — Я же тебе сказал: пятнадцать минут — и вернусь!
Не отвечая, Алиса присела на корточки — с видимым трудом — и поправила самый маленький цветок, наклонившийся надо мхом.
— Я уже приседать могу, — выдохнула она, задрав голову и глядя на него снизу вверх. — Не болит!
Он поднял ее со всей нежностью, на какую был способен, и едва удержался, чтобы не подхватить на руки.
— Я сама пойду! — Она предупреждающе выставила в стороны локти.
— Сама, сама! Топай давай, инвалид.
Очень медленно, сильно прихрамывая, Алиса вышла из ограды и побрела по дорожке к выходу с кладбища. Максим задержался на несколько секунд, глядя на фотографии мужчины и женщины, неуловимо похожих друг на друга — пухлых, рыжеволосых, улыбающихся ласковыми улыбками.
«Она вас наконец-то похоронила, — мысленно обратился он к ним. — Так что спите с миром. А я за ней присмотрю».
Он прикрыл калитку, догнал Алису, обнял ее и пошел рядом, то и дело оступаясь с узкой дорожки во влажную после дождя траву.
— Как нет билетов? — убитым голосом сказала Татьяна. — Посмотрите еще, пожалуйста!
— Девушка, ну что я буду смотреть? — устало вопросила пожилая билетерша за окошечком. — Вот, пожалуйста, здесь все показано… — И она ткнула пальцем в экран, как будто Татьяне что-то говорили суматошные квадратики, закрашенные в красные и зеленые цвета. — Видите, нет свободных мест? А, нет, подождите-ка…
Таня прижалась к окошечку, умоляя своего ангела-хранителя смилостивиться над ней и Матвеем и подарить два места — всего два, дорогой ангел, это ведь такая малость! Пусть даже они будут в конце зала…
— Нету. Увы, девушка, ничем не могу помочь.
Таня кивнула головой. Так она и думала. Ей ничем не могут помочь.
— Два в разных местах зала есть, — равнодушно поведала билетерша. — Двух рядом нет.
— В разных местах? — встрепенулась Таня, к которой вдруг вернулась надежда. — А где?
— Партер, третий ряд, десятое место, и восьмой ряд пятнадцатое место, — оттарабанили из-за стекла. — Будете брать?
— Буду!
Татьяна знала, что сидеть без нее Матвей не станет. Она и сама не представляла, как же так: она сидит где-то сзади, а он — через несколько рядов от нее… Ничего, она с кем-нибудь поменяется, и они сядут рядом. Она что-нибудь придумает, будет убедительной и устроит своему сыну настоящий праздник. Он так мечтал попасть на «Золушку» еще раз…
— Простите, мне это неудобно. — Светловолосая женщина, сидевшая рядом с девочкой лет шести, была вежлива, но непреклонна.
— Девушка, а меня вы уже спрашивали! — сердито встряла чья-то бабушка по соседству, хотя Татьяна и не пыталась обращаться к ней.
Таня кивнула, чувствуя себя виноватой за свой вопрос. На что она рассчитывала? Никто, придя на детский спектакль, не захочет смотреть его отдельно от своего ребенка. Желающих поменяться не нашлось — ни в дальнем ряду, ни в ближнем.
«Добрые люди, добрые люди, будет ли чудо со мной, иль не будет? — усмехнулась про себя Татьяна, вспомнив песенку Золушки. — Нет, не будет. Никакого чуда не случится».
— Ты что, меня одного оставишь? — подозрительно спросил Матвей, когда она усадила его на место в третьем ряду.
— Я чуть подальше сижу, во-он там! — С фальшивой бодростью она махнула рукой назад. — Совсем недалеко. Ты уже большой мальчик, а большие мальчики могут без мам смотреть спектакль. Ты же не испугаешься, правда?
Она произнесла последнюю фразу и сама себя отругала: зачем, зачем она ему это говорит? Зачем заранее настраивает сына на страх?
Но он насупился и помотал головой.
— Ну что ты, Матюша? — жалобно спросила Таня, наклоняясь и пытаясь заглянуть ему в глаза. — Матюш, ну ты же смотрел этот спектакль! Там нет ничего страшного, честное слово!
— Я не из-за страшного… Я из-за другого…
— А из-за чего?
Матвей хотел объяснить, что рядом с мамой все выглядит и воспринимается иначе, и именно из-за этого чувства он так любит сидеть рядом с ней в театре или в кино… Но не смог. Он сморщил нос и буркнул одним словом:
— Неиззачего. Просто так.
— А раз просто так, тогда нечего мне нервы трепать! — тут же вышла из себя Татьяна. — Радуйся тому, что я вообще смогла билеты достать! Все, сиди тут, а я пошла на свое место!
— Смотри-ка, свет гасят, — вполголоса заметила сидящая возле Матвея женщина своей дочери. — Третий звонок уже был, скоро спектакль начнется.
— Иди, а то Золушку не увидишь, — примирительно сказал Матвей. — И Лесничего тоже.
Вместо ответа Татьяна провела рукой по его вихрастой макушке и принялась протискиваться мимо детей и их родителей. Когда она разыскала свое место, спектакль уже начался, и на нее недовольно зашикали.
«Господи… посадила одного… накричала на него… что я за мать такая?!»
В полумраке зрительного зала она жадно высматривала обросший затылок сына, и тяжелая, давящая нежность стискивала сердце. Маленький, один, с нервной, вечно ругающей его матерью, которая даже не смогла купить два билета на спектакль рядом… Против воли в голове всплыло воспоминание: покрасневший Данила, подкидывающий мальчика, и замерший в воздухе Матвей, хохочущий во все горло. И как Прохоров приехал к ней, когда все закончилось, и рассказал о том, что теперь они с Алешкой могут жить спокойно, никого не боясь, и повторил те слова, которые она не захотела услышать и принять всерьез в их предыдущем разговоре. Теперь они эхом отдавались у нее в ушах. «Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Я люблю тебя, Танюша».
«А что, если…» Но она отогнала предательскую мысль. «Чудес не бывает, вот что я вам скажу. Никаких чудес не бывает. Мы не будем жить долго и счастливо. Я не выйду за него замуж. То, что
«А что, если…» Лицо Данилы, смотревшего на нее с сумрачной тоской, с какой-то неутолимой жаждой, заслонило танцующую на сцене Золушку. «Он мог бы сделать вас счастливыми.
— Нет!
Кажется, она сказала это вслух, потому что с соседнего кресла на нее удивленно покосились. Таня постаралась взять себя в руки.
«Нет! — про себя возразила она искушающему голосу. — Или ты думаешь, что я не знаю, чем все закончится?! Он побалуется нами, как игрушками, а затем выбросит! Я не хочу… не могу…. Я боюсь!!!»
Золушка на сцене подошла к краю и теперь стояла в лужице расплескавшегося желтого света, прижимая к себе швабру. Это была та же самая актриса, что и в прошлый раз — большеглазая, с золотистыми, как у куклы, локонами и грустной улыбкой на нежном полудетском личике.
— Ах, как бы я хотела пойти на бал… — мечтательно сказала Золушка в затихший зал. — Там, должно быть, прекрасно, правда?
