осень. Лисана сидела на склоне холма и смотрела вниз, в долину, заросшую деревьями. Сквозь утреннюю дымку она разглядывала разноцветные кроны. Порывы ветра оставляли за собой след танцующих в воздухе листьев.
— Сколько раз ты встречала осень? — спросил я, усевшись рядом.
— Я давно перестала вести им счет, — ответила она, не глядя в мою сторону. — Эта была одной из моих любимых. Вон та маленькая березка как раз достаточно выросла, чтобы разбавить желтым красноту ольшаника.
— От этого оба цвета кажутся ярче, — заметил я.
К моей радости, улыбка тронула уголки ее губ. Она повернулась ко мне и округлила глаза.
— Теперь ты выглядишь как один из народа.
Я с удивлением покосился на собственные руки и босые ноги. Она была права. Моя кожа была разукрашена пятнами, наколотыми мальчиком-солдатом. Я хотел было что-то объяснить, но вместо этого сказал:
— Мне так тебя недоставало. Ты даже не представляешь, как я по тебе скучал. Не только твоих знаний и наставлений. Твоего присутствия. Твоих прикосновений.
Я взял ее за руку. В сравнении с моей ее ладонь казалась маленькой и пухлой. Я наклонился ближе, чтобы вдохнуть аромат ее волос. Несколькими мгновениями раньше в них поблескивала седина. Сейчас они стали густо-каштановыми, лишь с несколькими серебристыми прядями. Она закрыла глаза и прижалась ко мне, вздрогнув, когда мое дыхание коснулось ее кожи.
— И ты еще говоришь, что я не представляю, как ты по мне скучал? — прошептала она. — Ты ходишь по живому миру. Вокруг тебя другие люди, другие женщины. А мне остались лишь воспоминания. Но сейчас ты здесь. Я не знаю, как тебе удалось прийти ко мне, и не хочу попусту терять время на догадки. О, мальчик-солдат. Побудь со мной хоть немного. Дай мне прикоснуться к тебе, обнять тебя. Боюсь, другого случая нам уже не представится.
Я, не задумываясь, обнял ее и привлек к себе. Пожалуй, лишь в отношении Лисаны наши с мальчиком-солдатом чувства полностью совпадали. Меня больше не заботило, что свело нас вместе. И не тревожило, что воспоминания о том, как мы полюбили друг друга, принадлежали не мне. Обнимать ее было хорошо, просто и правильно. Любовь к ней не требовала с моей стороны никаких усилий. Я поцеловал ее мягкие губы и зарылся лицом ей в волосы, чувствуя себя так, словно наконец вернулся домой.
Я подтолкнул мальчика-солдата к тому, чтобы он позволил мне сбежать к Лисане. И каким-то образом часть его сознания я прихватил с собой. Но если он и подозревал о моем присутствии, сейчас он не боролся со мной. Запах, вкус и тепло Лисаны затмили вопрос, который я так стремился ей задать. Сейчас я был с ней, и значение имело только настоящее.
Мы оба были крупными людьми. Между нами не могло происходить неистового и изматывающего совокупления. Для нам подобных занятия любовью превращались в неторопливый и величественный танец, мы медленно отдавали и медленно брали. Мы не были ни застенчивыми, ни робкими. Размеры наших тел не допускали подобных колебаний. Мы приноравливались друг к другу без малейшей неловкости, и даже если иногда плоть разделяла нас, в то же время она добавляла чувственности. Она вынуждала нас двигаться медленно, любое прикосновение тщательно обдумывалось. Я прижимался к ее полным и мягким бедрам. Ее роскошная грудь лежала между нами пышной подушкой. Каждый направлял другого в том, что доставит ему наибольшее наслаждение, и я радовался удовольствию Лисаны не меньше, чем собственному. В эти мгновения я вспышками вспоминал, как она наставляла мальчика-солдата в этой науке и он охотно усваивал ее уроки. Пока я держал Лисану в своих объятиях и любил ее, я купался в мягком изобилии ее плоти. Ее пальцы изучали рисунок пятен на моей коже, и меня радовало, что я отметил себя как ей подобного.
Однако всем чудесам приходит конец. Ворох палой листвы служил нам постелью. Глаза Лисаны были прикрыты, но ее улыбка говорила о том, что она и не думает спать. Она смаковала наше наслаждение друг другом, и касания слабеющего осеннего солнца, и даже щекочущий ветерок, обдающий ее кожу мурашками. Я рассмеялся, увидев, как она содрогнулась, словно кошка, которую пощекотали, и она открыла глаза. Вздохнула и поднесла мою руку к губам, чтобы еще раз поцеловать ладонь.
— Я тут кое-что придумала, — проговорила она, не отнимая моей руки от рта. — Ты хотел бы услышать?
— Конечно.
— Мое дерево рухнуло, ты знаешь. Но я вновь поднялась отростком с его ствола.
— Я знаю. О, любовь моя, мне так жаль, что я…
— Тише. Хватит. Об этом уже достаточно сказано. Послушай. Упав, мое дерево вонзилось верхушкой в землю. И теперь я ощущаю там какое-то шевеление. Мой ствол дал новый побег, который вскоре станет вторым деревом. Я чувствую, как он растет, единый со мной. Я — и все же не я.
— Совсем как я, — ответил я, с удовольствием понимая, к чему она клонит.
— Когда ты умрешь… — осторожно продолжила она без всякого злого умысла, поскольку для нее и для мальчика-солдата смерть значила нечто совсем иное, чем для гернийца.
— Когда я умру, — продолжил я за нее, — меня принесут к этому дереву. Я позабочусь об этом, Лисана. Именно к этому, а не к какому-то другому. И мы всегда будем вместе. Поскорее бы это случилось.
— Только не слишком скоро, — укорила она меня. — Ты еще должен выполнить поручение магии. Теперь, когда ты один, ты, конечно же, преуспеешь. Но если ты умрешь прежде… — Она осеклась, и ее улыбка слегка померкла от пугающей мысли. — Если ты умрешь прежде, чем прогонишь захватчиков и защитишь долину деревьев предков, боюсь, наше воссоединение окажется недолговечным.
Она прервалась и вздохнула, понимая, что позволила тревогам внешнего мира вторгнуться в то недолгое время, которое мы могли провести вместе.
— Я почувствовала перемены, — продолжила она, — но никто не пришел рассказать мне, что происходит. Думается мне, силы Кинроува иссякли. Когда его танец прервался, казалось, вдруг стих сильный ветер. Я почти забыла, на что это похоже, когда долину наполняет лишь покой. Какое-то очень краткое время я наслаждалась им, как жаждущий глотает прохладную воду. Это значит, сказала я себе, что ты разгадал загадку собственной магии и понял, как распорядиться своей силой. Я осмелилась наслаждаться покоем, вернувшимся в долину наших предков. Но это продолжалось совсем недолго.
— Танец возобновился, — отозвался я.
— В самом деле? — удивилась она. — Даже если так, я этого не ощутила. Нет. Обеспокоило меня нечто совсем иное. — Она взглянула на собственную руку, которую я все еще сжимал, и вздохнула. — Они упрямы, эти гернийцы, словно выкорчеванные растения, вновь запускающие в землю корни и выбрасывающие свежие листки. На второй день после того, как танец Кинроува оборвался, я почуяла их на опушке леса. На следующий день они уже охотились там. А еще через два дня собрали своих рабов и заставили трудиться, несмотря лежащий на земле снег. Несчастные создания, голые, словно лягушки, на морозе. Должно быть, их грела работа. Они уже справились с частью препятствий, которые воздвигла против них твоя магия.
— По большей части я не имею к этому отношения, — произнес я и вновь почувствовал, что за меня говорит мальчик-солдат.
Я не мешал ему. Я слушал как раз то, что хотел выяснить. Мне это по вкусу не пришлось, но я должен был знать. Впрочем, дальнейшее понравилось мне и того меньше.
— Невар растратил магию, которую мы так упорно собирали. Вся магия, которую мне удалось собрать с Веретена, исчезла за три кратких вдоха. Я все еще не могу в это поверить.
Лисана довольно долго молчала.
— Как и я, — наконец согласилась она. — О, мальчик-солдат, сумели ли мы приблизиться к решению? Выполнил ли ты свою задачу хоть отчасти?
Он выпустил ее мягкую ладонь и сердито стиснул кулаки.
— В этом и состоит затруднение, Лисана. Все, что я должен был сделать для магии, я сделал. Выполнил все, о чем она просила. Я отдал камень. Я остановил Веретено. Я хранил и отдал книжку. Я все это сделал, но магия не сработала. Я не знаю, чего еще она от меня хочет. Лишь эти три задания были мне ясны, и я их выполнил. Если я завершил свою работу, а магия бездействует, как мне следует поступать?
На долгое время между ними повисло молчание. Они лежали, расслабившись, на палой листве, и ее
