деревне не задерживаться. Он бы и Ляльку сюда не пускал, да не мог с мамою справиться. Вернее с ее убеждением — ребенку нужен здоровый воздух и экологически чистая еда, типа парного молока и домашней курочки.
Когда приехала в деревню, солнце уже склонилось за горизонт. Я выпрыгнула около почты, а автобус с пассажирками попыхтел дальше 'за трубу' водогона, которая словно пограничная линия делила деревню на две враждебных части. Значит, тетки 'не наши'.
Они с неодобрением смотрели на меня в окно, и я, не удержавшись, показала вдогонку язык — все равно не донесут. С 'не нашими', с 'затрубными' эта половина села не общалась. Бог знает почему. Даже лес, обступавший бабкино Иваново-Погуляево, делился на две части. И в чужую ходить категорически запрещали.
Я, глянув на холм густо поросший лесом, поежилась — он и вправду казался недобрым: густой, темный ельник. То ли дело 'наш' березняк!
Закинутый за спину рюкзак больно врезал по ребрам жесткими банками сгущенки и тушенки, которыми в очередной раз одарили бабулю, (словно у нее своего кабанчика в свинарнике не водится!) и я поплелась по улице, давя сквозь зубы 'здрасьте' всем встречным поперечным. В Иваново приходилось здороваться даже с дворнягами, что гавкали из подворотен. Думаю, в Подгуляево — тоже.
Бабкин серый, некрашеный сруб жался задним двором к высокому яру, проеденному, что сыр норами ласточек и щурок. Из-за этих самых гнезд я заработала в прошлом году длинный шрам на лодыжке: Лялька полезла 'за птенчиками', и пришлось ее спасать. Спасла, конечно, а затем сама слетела вниз, прямо на вынесенное половодьем дерево. До мяса ногу распахала, но это мне повезло — могла и шею сломать. Лялька отделалась сильным испугом, а я — нагоняем, что не уследила за младшей сестрой. Уследишь за ней, как же.
Я снова вздохнула и толкнула рукой калитку, заходя в знакомый двор. Мелкая собачонка Кнопка черным клубком кинулась под самые ноги и залилась лаем, но, признав запах, извиняясь, заюлила хвостом.
— Сашка приехала! — завопил знакомый звонкий голосок, и на талии повисло мелкое кудрявое чудовище.
Я грохнула оземь опротивевшую поклажу и оторвала от себя несносную пиявку:
— Приехала, приехала.
Прозвучало довольно. Все-таки люблю я Ляльку. Как и все. Хорошая она у нас. И не виновата, что ее отец козел!
— Мороженое привезла? — сунулась Лялька в рюкзак.
— Ага, целых двадцать порций, — буркнула в ответ и полезла за чупа-чупсами.
Без подарка тоже нельзя.
Сестренка тут же довольно взвизгнула, выгребла у меня все конфеты и унеслась делиться с подружками, которых у нее было намного больше, чем у меня — целых три штуки.
Тем временем скрипнула дверь, и на крыльце появилась бабка.
Она улыбнулась:
— Дичок мой приехал! Чего замерла? Иди, обними старуху-то.
Дичок — это тоже я. Мне эта кличка нравится. Гораздо больше имени, уж больно неказистое оно. Ладно, еще — Александра, куда ни шло. А вот — Сашка? Или того хуже — Шурка?! Шурочка, Шура….. Фу… Александра Александрова. По-дурацки звучит. Один поганец в классе вовсе меня прозвал — Дважды А. Жуть! И о чем только думал отец, когда имя для дочери выбирал? Наверное, мечтал о мальчике.
Из-за имени я такая корявая. Ни изящества девичьего, ни грации, ни умения глазки строить. Хотя мама говорит: 'Какие твои годы, еще научишься подолом крутить'. А отчим прибавляет: 'Еще и принесешь в нем'. Дурак.
— Ну, иди, иди ко мне! — снова улыбнулась бабка, и я взлетела по ступеням, уткнувшись ей носом в плечо. Высокая у меня бабка, метр семьдесят пять, не меньше.
— От худоба, так худоба! — щупала бабка мои ребра. И было от этого щекотно и хорошо. — В чем только дух держится! — снова покачала головой бабуля.
— Модельный стандарт, — пошутила я.
— Какой, какой? — притворилась глухой старуха. — Модельный, говоришь? Эт с чего модель-то делали? С вешалки шоль?
Я рассмеялась, а бабка уже схватила меня за плечо:
— Пошли в дом, накормлю моделину. Скоро кости друг о друга стукаться начнут!
Правда, тут же остановилась и скомандовала:
— Нет! Сначала давай-ка в баню, Дичок. Уж больно ты не по-нашему пахнешь!
Я ухватилась за кончик своих волос, стянутых в хвост, и понюхала.
Так и есть! Задымил водитель мою шевелюру. Не стоило пересаживаться к нему под бок, но на заднем сиденье слишком сильно трясло.
— Давай, давай! — повторила бабка точь-в-точь как мать, и я послушно пошла в баньку.
— Баннику поклониться не забудь, а то ошпарит! — крикнула вслед бабуля.
Суеверная она у меня: и домовой в ее хозяйстве живет, и банник, и подворник, и сенник. Кикиморы только в колодце не хватает. Наверное, место какой-нибудь колодезник занял.
***
Долго спать в деревне трудно. Уж больно там живности много, и окна летом не закрывают — душно. А бабка встает с живностью одновременно и командует ею не хуже, чем генерал солдатами.
— Куда, рогатая бестия, прешь! — это она телке.
— Пошла, пошла, ленивая! — это она ее матери.
А потом бабуля строит кур, а гуси, норовя прихватить клювами за подол, строят ее. Пока весь звериный батальон поприветствует, весь сон отобьет.
Я зевнула и выглянула в окно. Пора вставать, однако. Надо воспользоваться моментом, пока Лялька спит, и сбегать на речку — искупаться, а то ведь не даст потом, вредина липучая!
Я торопливо нацепила купальник и сунула ноги в шорты, а затем выскочила на крыльцо.
— Куда без штанов, бесстыдница, со двора идешь! — тут же осадила бабуля.
Пришлось вернуться, надеть треники. Бабке про моду не объяснишь.
На речке, как ни странно, я оказалась не одна. Метрах в семидесяти вверх по течению плескалась группа 'затрубных'. Они долго пялились в мою сторону, но поговорить не подошли.
И слава богу! Хорошее от них ждать не приходилось: затрубные, что тот ельник, такие же колючие и неприветливые. 'Дружиться', как говаривала моя бабка, не стоило, а вот просто поглазеть — куда ни шло.
Прищурилась с любопытством: сложены неплохо. Никаких сутулых спин и тощих шей, хоть для журнальных обложек снимай. Окажись тут девчонка побойче, обязательно бы познакомилась. Меня же такое соседство только смущало: пока шла к воде чувствовала себя породистой лошадью на аукционе — разве что в зубы не заглянули, а так наверняка по всем статям прошлись. Даже пожалела, что пришла купаться одна. Уж лучше бы Ляльку захватила. Вдвоем все равно не так… неловко.
Задерживаться на берегу и томно щупать ножкой теплую, как парное молоко, воду, не стала, и смело нырнула с головой, стараясь скрыться от излишнего внимания. Вынырнула метрах в пятнадцати от берега — плавала я неплохо. Переплыв дважды реку, вылезла обсыхать. Парни уже наплескались и пошли к своей тропе: даже дорожки, ведущие к пляжу, в деревне были разные. Я тоже подхватила трико и выругалась — штанины крепко связали аж в четыре узла.
Сзади обидно захохотали.
Вот придурки малолетние, прям детский сад!
Я оглянулась на яр, прикинула, за что больше влетит — за то, что задержалась или за то, что пришла без штанов — и решила пойти как есть, в купальнике. А штаны предъявить как оправдание.
Бабка, взглянув на трико, вздохнула и строгим голосом напомнила:
— В их лес не ходи! Нехорошо там в этом году. Туриста надыть пропавшего искали, так и не
