Не успела я даже дернуться, как раздался грозный рык Ярослава: 'Назад!! Непослушание будет считаться предательством стаи!'
Что? Почему?!
Возмущенное рычание стало ему ответом — таких слов от Ярослава никто не ждал.
И я — меньше всего, хоть наставник и заявил, что будет меня спасать.
Почему Ярослав угрожает своим? Я же не отреклась и не отступила! Что не так? Чего еще я не понимаю?!
И в ту же секунду сами собой ослабли удерживающие путы.
'Уходи!' — приказал Ярослав, вышвыривая мою душу за круг, как… ненужную тряпку.
Но я была ему за это благодарна, потому что именно в этот момент почувствовала присутствие Валгуса. Там… далеко… у самого края пространства. Юноша силился сообразить, куда его занесло.
Я чуть не свихнулась от ужаса — еще никогда мой любимый не стоял так близко к смерти! Даже тогда… в лесу.
Как он сумел пробраться в круг?! Ведь снежным этого не дано!!
Стая тоже насторожилась, учуяв появление чужака. У меня оставалась в запасе пара секунд, не больше … а потом — конец нам обоим!
Я метнулась к Валгусу, пытаясь вышибить друга из моего сна, и одновременно со мной ринулись вслед мои братья, распознавшие в госте лютого врага. У них больше не было вожака, даже разума и того не было: сознание лесных подчинялось одному желанию — убить! И когда с криком 'Беги!!!' я столкнулась с огнем любимого, нас догнала волна бешеного гнева и закрутила в своем водовороте…. И меня, и его…. Уничтожая, разрывая наши души на части!
Это было очень больно, настолько, что я сразу сдалась, прося лишь об одном — чтобы это мучение быстрее закончилось. Желание тут же исполнилось: в груди зажегся огонь, и меня будто бы изнутри взорвали … Последнее, что уловила меркнущим сознанием, был рев Ярослава: 'Не смейте!'…
Ощущения нахлынули разом: боль, чужие руки на лице, беспокойная рваная речь, из которой непонятно ни слова, слепящий свет, запах крови и безумный, сумасшедший страх… сдавливающий спазмом горло, не дающий дышать. А еще уверенность — случилось непоправимое.
Я забилась, пытаясь вырваться, но безрезультатно: меня прижали к кровати и резко надавили на грудь, заставив по-рыбьи хватануть воздух ртом. Он не попал в мои легкие — что-то мешало, влажно клокотало внутри, словно я нахлебалась воды.
Тело сотряс надрывный кашель, вызвав испуганные возгласы у охраны. Сначала я не поняла, почему, но через секунду, когда отняла ото рта руку, дошло — мне мешала дышать не вода, а кровь! Выкрасив ладонь в алый цвет, она стекала по подбородку, срывалась вниз крупными каплями, оставляя кляксы на одежде и одеяле.
Я взглянула на тюремщиков — вид у них был испуганней некуда. Вот только волновались они не за мою жизнь, а за свои шкуры — труп узницы не добавил бы снежным звездочек на погонах, или что там принято давать у ловцов за успехи и выслугу лет.
Тыльной стороной ладони вытерла рот, прислушиваясь к себе, пытаясь вспомнить, что меня так испугало, отчего так больно душе, и она застыла от ужаса.
Валгус… Валгус!
Не получив отклика, кинулась к стене, которая нас разделяла:
— Валгус?!
Закашлялась, выплевывая один кровавый сгусток за другим.
Меня затрясли за плечи, пытаясь унять дикий вой, а я царапала стену, крошила штукатурку вылезшими когтями… Выла как зверь от отчаянья…. Лихорадочно пыталась отыскать, почувствовать любимого и не могла. Не получалось! Словно он исчез…. Словно его…
— Валгус!! Валгууус!!!
Меня скрутили, отрывая от изуродованной стены, насильно повернули голову в сторону двери, выкрикнув резкое:
— Schau![10]И я замерла, не веря глазам, а после обмякла и разрыдалась — успела, все-таки успела!
Наверное, именно в этот момент в душах наших тюремщиков что-то сломалось… а может это случилось раньше…. Не знаю. Тогда я плохо понимала что и из-за чего происходит… Для меня главным было одно — мой любимый жив!
Когда ему разрешили подойти, я сразу кинулась Валгусу на шею, не веря, что все обошлось.
Юноша осторожно отстранился и зажал в ладонях мое лицо:
— Дичок… посмотри на меня! Ты вся в крови! Тебя ранили?
Ранили? Кровь? Да разве это важно, раз мы живы?
Пожала плечами:
— Ничего не болит!
Такой ответ любимого не устроил:
— Поверни голову. Вот так…. И рот открой. Шире! Язык высунь, не могу увидеть, что у тебя с горлом.
Я автоматически выполнила приказ — спорить и что-то доказывать сил не осталось.
Валгус облечено вздохнул:
— Все хорошо. Ты просто язык прокусила. Уже почти заросло, — прижал меня к себе: — Как же ты меня напугала!
Его напугала?! А он меня — нет?
Я заплакала:
— Никогда, никогда не ходи за мной туда! Тебя чуть-чуть не убили!!
Юноша криво улыбнулся:
— Чуть-чуть не считается, — но тут же стал серьезным. — Прости, я не знал. Я бы не стал рисковать твоей жизнью. Они же из-за меня так взбесились? — Валгус пристально посмотрел мне в глаза. — Я ведь не ошибаюсь? Нет?
Я кивнула — если правда способна удержать любимого от опасного шага, врать нет смысла.
Валгус притянул меня к себе, стиснул в объятьях и зашептал:
— Прости, прости дурака… Сам не понял, как меня туда затащило!
Я снова кивнула — это и для меня оставалось загадкой. Должно быть, во всем виноват ритуал… мы меняемся — я теперь умею чувствовать чужие эмоции, а Валгус… Валгус попадать в круг. О существовании которого, сама только сегодня узнала. И на самом деле во всем виновата я! Нельзя, нельзя было так беспечно относиться к первым 'звоночкам'! Почему не переворошила память?! Я бы нашла в ней ответ! Но нет, предпочла уверовать, что это всего лишь сон! Всего лишь кошмар! Хорошо дело обошлось одним прокушенным языком — самое подходящее наказание за глупость!
Внезапно Валгус отстранился, я повернула голову — около нас застыл тюремщик, снежный, молодой блондин коротко, по-военному стриженный. В руках он держал стопку постельного белья и поверх него одеяло. Снежный махнул рукой в сторону одной из стен, и словно по приказу в сторону отъехала невидимая раньше панель, открывая вход в туалетную комнату.
Почти как в гостинице — душевая кабинка, раковина и унитаз. И тоже все слепящего белого цвета, даже крючки для полотенец. Зато камера потеряла свою однотонность, оскверненная испачканным полом, окровавленными подушкой и одеялом, волнистыми полосками от моих пальцев на стене, изуродованной штукатуркой, которая светила красным нутром кирпичей. Это выглядело так… словно я содрала с нее кожу, обнажив темное мясо тюрьмы.
— Дичок, надо умыться. Пойдем? — кивнул в сторону душевой мой друг.
Я перевела взгляд — одежда была безнадежно испорчена. И не только моя: парню тоже здорово досталось, даже охранники и те были в моей крови.
Дверь нам закрыть не разрешили, видно боялись упускать из виду. Несмотря на камеры, боялись и хотели иметь возможность в любой момент оказаться рядом.
Валгус помог мне раздеться до белья, осторожно обтер кожу влажным полотенцем — разборки во сне
