В его жизни была мечта.
Вряд ли кто-то назвал бы ее дерзкой, а ее исполнение не привело бы, например, к изобретению лекарства от страшной болезни. Но много лет назад ему казалось, что нет на свете ничего смелее, невероятнее и прекраснее его мечты.
— Звали ее Лиза Протопопова, — сказал Николай Николаевич в темноту.
Ее папа был военный, поэтому семейство Лизы все время кочевало, и вот, наконец, судьба занесла их в его город. Учились они вместе совсем недолго, но Николаю не нужно было много времени, чтобы влюбиться. Хватило секунд пять или три, он точно не помнил.
Кажется, все дело было в ее ушах. Юный Коля посмотрел, как изящно они прилеплены к Лизиной голове: так, что почти даже не торчат, — и понял, что пропал навеки.
Лиза танцевала в известном детско-юношеском ансамбле, который ездил за границу и на выступления которого она доставала всему классу пригласительные билеты. Она была тоненькая-тоненькая, словно нарисованная тушью, и, ступая, не оставляла на земле следов. Мама Лизы была художником- модельером и шила дочери такие платья, которые в те времена можно было увидеть разве что в западном кино.
Лиза была принцессой, за которой бегали все мальчишки, включая Юрку Дербенева — красавца и спортсмена-пловца, имевшего разряд, и, глядя на то, как после уроков Юрка идет чуть за спиной Лизы, неся ее портфель, Коля чувствовал себя серым мухомором. Именно тогда он в первый и последний раз в своей жизни принялся мечтать. О том, как на Лизу нападут бандиты, и он ее спасет. О том, что Юрка покроется с ног до головы прыщами. О том, как прилетит инопланетный корабль устанавливать связь с собратьями по разуму и выберет его, Колю, как главного представителя планеты Земля. И о том, как его постигнет ранняя смерть, и, плача на скромной могилке, Лиза поймет, что любила все это время его — скромного и неприметного мальчишку, вечно поглядывающего на нее исподтишка и одолжившего ей однажды на черчении циркуль.
Но ничего этого не происходило. На выпускной вечер Лиза пришла в платье, сделанном из каких-то золотых лепестков, и танцевала с Юркой. Коля некоторое время смотрел на них, как загипнотизированный, а потом ушел из актового зала на улицу, где примкнул к прятавшейся в кустах компании хулиганья.
Там он единственный раз в своей жизни напился и даже выкурил сигарету, а потом отправился гулять по городу, надеясь попасть под трамвай. При виде трамвая, впрочем, передумал, а залез вместо этого в чей-то чужой сад и нарвал там охапку сирени размером с себя. После этого направился к дому Лизы, чья квартира располагалась на первом этаже. Окно в ее комнату было распахнуто, Коля подтянулся на руках на подоконнике и за что-то зацепился, порвав свою нарядную голубую рубашку, которую сшила мать. Он швырнул сирень внутрь, как оружие массового поражения, и убежал.
Он бежал по городу к себе домой и, к величайшему стыду своему, плакал и ожесточенно тер лицо кулаками, почему-то зная, что никогда в жизни больше не будет несчастнее и счастливее, чем сейчас…
Николай Николаевич открыл глаза, чувствуя, как они увлажнились.
Ему стало неловко.
— Глупость какая, — раздосадованно пробормотал он. — Ну, учились вместе. К чему эти воспоминания? Она давно замужем, у нее дети, может, внуки… Все это абсолютно нецелесообразно.
Робко скрипнула в коридоре дверь, а затем бессовестно загрохотали тяжелые ботинки — вернулся племянник. Николай Николаевич вспомнил голубые глаза Зиночки и тот восторг, с которым она смотрела на Генку, и ему стало завидно и грустно.
— Что уж теперь, ничего не воротишь, — пробормотал он, злясь на самого себя. — Вот куда приводят все эти фантазии, мечтания… Одна бессонница от них.
Он немного поворочался с боку на бок и постепенно задремал.
Разбудил его даже не шум, а некое преддверие шума.
С трудом разлепив глаза, первые несколько секунд пробуждения Николай Николаевич был уверен, что только что кто-то позвал его по имени. Он прислушался, но больше ничего не услышал. Тем не менее, им овладело стойкое ощущение, что в квартире что-то происходит. Он полежал пару минут в кровати, чувствуя нарастающее напряжение, и понял, что уже не сможет спокойно уснуть.
Не до конца понимая, что же делать, Николай Николаевич поднялся с постели, накинул халат и тихонечко вышел из комнаты. В коридоре ощущение странности усилилось. В воздухе звенела абсолютная тишина. Не просто та, что бывает ночью, а такая, как будто звук выключили во всем мире, и лишь какой-то тревожный то ли шепот, то ли гул вился в воздухе отголоском.
К своему неудовольствию, Николай Николаевич ощутил страх, но довольно быстро с ним справился. В конце концов, поддаваться ему было абсолютно бессмысленно.
Собравшись с духом, кашлянув несколько раз для храбрости и посильнее затянув пояс халата, он направил стопы в кухню, догадываясь, что именно там находится источник всех странных ощущений.
Едва сделав шаг, он увидел напротив окна залитый желтоватым фонарным светом силуэт, которого там было быть не должно, и на краткое мгновение поддался неконтролируемой панике того рода, что за долю секунды иссушает горло до состояния пустыни Сахары и заставляет кричать: «Мама, караул, грабят, пожар, милиция!» в одно слово.
Но Николай Николаевич был, позволим себе напомнить, человеком без воображения и фантазии, а ведь именно они создают питательную среду для страхов. Без них остаются лишь страхи, заложенные в человеке на уровне животных инстинктов и требующие соответственных действий, как то: схватить стоящую на плите сковородку и опустить ее на незваную голову, нагло торчащую в чужой кухне в совершенно возмутительный час.
Что Николай Николаевич и сделал.
И тут произошло сразу несколько событий. Включился свет, незнакомец каким-то образом переместился за спину Николаю Николаевичу, чья рука опустилась на вражескую голову, но, не найдя ее на прежнем месте, выронила сковородку, упавшую на пол с таким выдающимся грохотом, что было жаль — никто этот звук не записал и не использовал потом в кино.
Пока Николай Николаевич пытался прийти в себя, незнакомец вновь очутился на фоне окна и произнес: «Прошу вас, не бойтесь. Добрый вечер».
Изумленный Николай Николаевич уставился на него во все глаза и принялся рассматривать.
Незнакомец был высок ростом, широкоплеч, статен и наряжен в темный строгий костюм. Голова была лысой, а черты его лица можно было бы называть даже привлекательными, если бы они не казались какими-то слишком уж резко обозначенными и неподвижными, как у манекена в витрине. А еще у него было что-то с глазами, но что именно, Николай Николаевич не смог разглядеть.
— Не бойтесь, — повторил незваный гость. — Я не причиню вам никакого вреда, ущерба, порчи.
Голос его прозвучал негромко и успокаивающе, но что-то в произнесении этих слов было неправильным. Через пару мгновений Николай Николаевич понял: губы незнакомца не двигались.
Пустыня Сахара вернулась в горло и еще как-то неприятно засосало под ложечкой.
— А я и не боюсь, — тем не менее храбро соврал Николай Николаевич. — Потрудитесь объяснить, кто вы такой и что делаете на моей кухне в ночное время?
— Прежде всего, я вынужден попросить прощения за то, что напугал вас тем, что появился, возник перед глазами, показался, — изрек странный визитер. — И позволю себе напомнить, что с моей стороны вам не грозит ничего плохого, дурного, отрицательного.
Говорил незнакомец диковинно, будто цитировал толковый словарь. Это каким-то образом снизило градус тревожности.
— Что ж, я рад, но по-прежнему прошу вас объясниться, кто вы такой, и что тут делаете, — сказал Николай Николаевич уже увереннее.
— Я представитель внеземной цивилизации, прибывший к вам с дружественным визитом, — сказал ночной гость все тем же приятным спокойным голосом.
— Да что вы говорите, — сказал Николай Николаевич язвительно. — А я фараон Рамзес Второй.
— По нашим данным — нет, — невозмутимо ответил незнакомец. — Вы Николай Николаевич
