верхнюю из двух подушек – мама, когда заправляла кровать, всегда клала подушки в углу, одна на одну.
Я сидел за столом, заканчивал алгебру. Мама зашла в комнату, тронула папу за плечо.
– Петя, вставай. Пора уже стелиться…
Папа что-то пробурчал, повернулся, продолжал храпеть. Мама опять тронула его плечо, в этот раз – сильнее. Папа заворочался, открыл глаза.
– Встань, – сказала мама. – Надо разобрать постель…
Папа посмотрел на полированную дверь шкафа.
– Ну, сколько тебя ждать? Уже одиннадцатый час, пора стелиться. Игорь скоро будет ложиться…
– Я еще не ложусь, – сказал я.
– А пора. Уже пятнадцать одиннадцатого…
Папа сел на кровати.
– Ты что, русского языка не понимаешь? – спросила мама. – Долго тебя ждать?
– Недолго. Вообще меня ждать не надо. Сейчас уйду – и все.
– Куда ты уйдешь? Что ты такое городишь?
– Отойди, не мешай.
Папа спустил с кровати ноги, посмотрел на меня, встал, шатнулся, схватился за спинку кровати. Мама начала снимать с кровати покрывало. Папа взял со стула свои брюки. Пряжка ремня звякнула, ударилась о спинку.
– Куда ты собрался? – сказала мама. – Ложись. Я сейчас постелю – и ляжешь.
– Все, все, все… Хватит. Ухожу. Идите вы все на х… Все, все, все…
Папа застегнул ширинку, конец ремня болтался. Он просунул руки в рукава рубашки.
– Что такое, Петя? Что случилось? Ты ложись, поспи…
Дверь открылась, заглянула Наташа.
– Что у вас тут такое?
– Иди отсюда, не мешай. – Папа пытался застегнуть рукава рубашки. – Все идите на х… Ухожу. Больше не могу. Сами все решайте… Больше я за вас не буду думать… Ничего, поймете. Все поймете, только будет поздно… Хватит с меня, хватит.
Наташа отскочила в сторону. Папа вышел в прихожую, нашарил выключатель, включил свет.
– Сделай что-нибудь. – Наташа посмотрела на маму. – Он собрался уходить куда-то…
– Петя, успокойся… – начала мама. – Ложись, поспи.
– Не говори мне больше это. И пятьсот рублей своих можешь забрать. Мне больше не надо. Мне уже ничего не надо. Поняли? Все. Ничего больше не надо. Или вы еще не поняли? Хватит, я сказал… Ухожу к е…ни матери. Ухожу. Потом поймете… Будет поздно…
Папа сунул ноги без носков в ботинки, стал завязывать шнурки.
– Папа, перестань, – сказала Наташа. – Что с тобой такое? – Она повернулась к маме. – О чем он говорит? Какие пятьсот рублей?
– Думаешь, я знаю?
– А где он был сегодня, с кем выпивал?
– Он мне не отчитывается, ты прекрасно знаешь…
Папа встал, его шатнуло. Он сдернул свою куртку с вешалки.
– Быстро раздевайся и ложись! – закричала мама. – Что ты здесь концерты нам устраиваешь? Кому сказала? Быстро раздевайся и ложись! А то сейчас не знаю, что тебе сделаю!
Я испугался, что папа ударит маму. Он сел на лавку в прихожей, стал стягивать с ног ботинки.
– Давно бы так, – сказала мама. – А то устраиваешь непонятно что при детях. Тебе что, вообще на них наплевать? Ты не понимаешь, как ты их травмируешь такими вот концертами?
Папа пошел в спальню, на ходу пытаясь снять рубашку. Мама подошла к нему, помогла, выключила свет. Горела только настольная лампа. Мне осталось решить одно последнее уравнение.
За окном шел снег. Мы работали в слесарной мастерской – опиливали заготовки гаечных ключей. Это был заказ троллейбусного парка. Владилен сидел у себя в кабинете. Он всегда давал задание и уходил в свой кабинет – сидел там и читал «Советский спорт».
Прозвенел звонок – начался перерыв между «трудами».
– Погнали в снежки! – крикнул Кузьменок.
Дверь на улицу была напротив мастерской. Кузьменок открыл ее и выскочил на снег, за ним – все остальные: как были, в тапках и черных фартуках поверх пиджаков. Все начали лепить снежки и кидать друг в друга.
Владилен выглянул из дверей.
– Дальше отойдите! – крикнул он. – Чтобы в окна не попасть! Не дай бог, разобьете – сами будете стеклить. Что, неясно?
Мы столпились вокруг стола Владилена со своими ключами. Только Кириллов еще стоял за верстаком и водил по ключу напильником.
– Кириллов! – крикнул Владилен. – Быстро закругляйся. Все тебя ждут.
Кириллов отжал тиски, вынул ключ. Все посмотрели на него и заржали. Ключ был кривой, как чертеж от руки.
– Ну, Кира, тебе «два» обеспечено, – сказал Кузьменок.
– Какое там «два»? «Кол». – Стрельченко выхватил ключ у Кириллова. – Можешь сразу его выкинуть в мусорку.
– Отдай ему ключ, – сказал Владилен. – Здесь я решаю, что кому ставить. Быстро отдай ему ключ.
Кириллов забрал ключ у Стрельченко. Владилен поманил его пальцем, взял ключ, подержал в толстых пальцах со шрамами.
– И что это такое, по-твоему? Ключ? Если ты следующий раз не доделаешь его по-человечески, я тебе «единицу» поставлю.
Он взял ручку и вывел в засаленном журнале «тройку с минусом». Минус был длиной почти сантиметр.
Я повесил пакет с тапками и куртку на вешалку, взял номерок – сто девяносто девять. С таким номером хорошо сыграть с кем-нибудь на щелбаны, но сейчас уже никто не играет, надоело. Играли в том году, когда в гардеробе только поставили новые вешалки с номерками. Первое время в гардероб никого не пускали, а номерки выдавали дежурные классы.
Техничка Семеновна водила шваброй по плиткам пола. Рядом стояло ведро с водой. В ведре плавал мусор. У дверей на лестницу стояла толпа. На второй и третий этажи до первого звонка не пускали.
На углу лавки сидел Кузьменок. Он сказал:
– Привет.
Я кивнул.
Кузьменок открыл дипломат, вынул свою тетрадь в клетку – он всегда в ней рисовал на уроках.
– Смотри, Разов, какого я солдата нарисовал. Нормальный солдат, да?
Он не умел рисовать вообще, и все его солдаты были похожи на роботов.
Я сказал:
– Да, нормальный.
– А этот как – нормальный?
– Ага.
– А какого бы ты выбрал – этого или этого?
– Этого.
– Смотри, вон тот пацан ограбил буфет. – Кузьменок показал на Щукина из десятого «А». Я знал про этот случай – Наташа рассказала. Месяц назад, в воскресенье Щукин и Горшков из его класса выломали дверь буфета и забрали деньги – двадцать пять рублей и сорок шесть копеек. Но их сразу поймала буфетчица Лиля Петровна – она случайно зашла в школу в выходной. Дело потом замяли, потому что папаша Щукина – председатель профкома на регенератном заводе, а завод – наши шефы.
Прозвенел звонок. Дежурные пацаны из седьмого «Б» открыли дверь на этажи. Толпа рванула вверх.
