Конгресса, это «была организация оборонительного характера, состоящая из некоторого числа богатых
С достижением Пакистаном независимости Лига потеряла и людей, и цели. Потеряла она и свой «народный характер», став партией западно-пакистанских землевладельцев. Далее «партия превратилась в совокупность небольших клик, обладавших властью либо стремившихся к ней, а ее массовый фундамент рассыпался… В то время как во многих странах партии организованы с тем, чтобы проводить в жизнь интересы своих членов, в Пакистане политика сводилась к личному соперничеству лидеров, каждый из которых поддерживался группой приверженцев»40. В определенном смысле Пакистан получил независимость слишком легко. Не проведя широкую мобилизацию своих будущих граждан перед обретением независимости, его лидеры не имели стимулов для того, чтобы проводить ее после. По существу, они наложили вето на национальные выборы, которые могли бы вынудить их к контакту с народными источниками власти. В результате они были с легкостью устранены от власти сначала гражданскими бюрократами, затем военными. Словно в насмешку над ними, развитие политических структур в деревне, вовлечение сельского населения в политику и электоральное состязание произошло под эгидой военного лидера, презиравшего партийную политику.
Состязательная партийная система обеспечивает каналы политической мобилизации сельского населения. Природа этих каналов зависит от типа партийной системы: от того, имеем мы дело с системой однопартийной, двухпартийной или многопартийной. Способность партийной системы включать новые группы зависит от степени готовности господствующих до этого групп — консервативных, националистических или военных — уступить власть. Включение сельских групп часто требует от партий, чтобы они адаптировали свои программы к нуждам аграрных слоев, обещали земельную реформу и государственные капиталовложения в сельские регионы. В этом плане партии могут соревноваться между собой в обещаниях экономических реформ, учитывающих интересы сельского электората. Однако желания и ожидания деревни, как правило, довольно специфичны и умеренны. В случае их более или менее приемлемого удовлетворения сельское население возвращается к своей привычно консервативной роли. Кроме того, вне зависимости от характера его экономических требований к политической системе, социальные и культурные ценности сельского населения остаются, как правило, в высокой степени традиционными. В результате этого в большинстве колониальных и постколониальных обществ вовлечение сельского большинства в политику через партийную систему является важным фактором политического традиционализма и консерватизма.
Традиционные тенденции усиливаются в большинстве случаев, когда страна добивается независимости от иностранного господства; и такие тенденции, по всей видимости, сильнее в демократических государствах, чем в авторитарных. Их порождает, прежде всего, расширение электората и включение в него основной массы сельского населения. В обществах ранней модернизации, где расширение политических прав было довольно продолжительным историческим процессом, первая фаза этого процесса — предоставление прав городскому среднему классу — радикально способствовала модернизации. Дальнейшее расширение электората за счет сельского населения часто повышало вес консервативного элемента в политическом балансе.
В 1848 г. в Германии либералы были сторонниками имущественного ценза, в то время как консерваторы требовали распространения права голоса на всех мужчин. В Англии Дизраэли тоже понимал и использовал выгоды более широкого участия в голосовании. Так же и в середине XX в. «сельские избиратели труднее поддаются влиянию более прогрессивных слоев латиноамериканского среднего класса»41. В Бразилии, где сельские массы были допущены до голосования, «главной социальной функцией выборов было сохранение существующей структуры власти. В рамках сообществ традиционного типа выборы повысили возможность выражения и укрепления феодальной лояльности. В то же время они укрепили и легализовали политический статус землевладельца»42. Введение всеобщего голосования на Цейлоне в 1931 г. дало такой же эффект. «По существу, люди внесли в свою роль платного наемного работника элементы квазифеодального почитания. За пользование землей, или буйволами, или поддержку в периоды острой необходимости при семейном кризисе, или в обмен на записку врачу или адвокату крестьяне расплачивались своими голосами». В 1950-х гг. в Восточной Турции ситуация выглядела так: «В этих все еще отсталых районах, где царят почти полная безграмотность и религиозный фанатизм, целые общины голосовали за правящую партию просто по указанию местного землевладельца»43. Распространение электоральной активности на сельское население в обществе, которое по остальным своим характеристикам остается глубоко традиционным, укрепляет и узаконивает власть традиционной элиты.
Зачастую консервативный эффект участия деревни в выборах сохраняет силу после распространения на нее современной политической агитации и организации. Состязание между традиционными группами часто способствует модернизации таких групп: в Нигерии, например, лидеры ибо и йоруба занимались в целях политической борьбы образованием своих соплеменников. С другой стороны, работа современных городских групп по привлечению на свою сторону традиционных сельских масс ведет к традиционализации самих этих групп. После 1921 г. в Бирме «характерно было, что, столкнувшись с разногласиями по поводу ответственного выбора политической линии, группы модернизаторов сначала разрушались, а затем искали поддержки со стороны более традиционного элемента населения, который к этому моменту набирал силу». То же самое и в случае Индии: «крестьянский протест часто мобилизовывался и направлялся какой-то городской элитой с целью ослабить или разрушить политическую силу другой элиты, поскольку городские регионы действуют как центры, из которых партии распространяют свое влияние на деревню»44. Обращаясь к деревне, городские элиты вынуждены переформулировать и модифицировать современные формы пропаганды, которые эффективны в городе. Состязание как среди традиционных, так и среди современных групп способствует наведению мостов между современной элитой и традиционными массами. Первые таким образом принимают по крайней мере какие-то из современных целей элиты; вторые же принимают по крайней мере какие-то из традиционных ценностей масс.
Итак, представляется, что электоральное состязание в постколониальных странах переносит внимание политических лидеров с городского избирателя на сельского, делает политические лозунги и правительственную политику менее современными и более традиционными, способствует тому, что на смену высокообразованной космополитической элите в лидеры выходят люди менее образованные и провинциальные, и повышает влияние местных и провинциальных правительств за счет правительства национального. Эти тенденции укрепляют политическую стабильность, но в то же время могут препятствовать модернизаторским реформам, не направленным на интересы деревни. В целом предпосылкой реформ служит концентрация власти в руках одной модернизаторской элиты, демократия же распыляет власть между множеством более традиционных элит. Повышая влияние местных групп, демократия также имеет тенденцию к усилению политики, направленной на аграрное и сельское развитие, а не на индустриальное и городское.
При двухпартийной системе эти тенденции часто проявляются в «окрестьянивающих» выборах, когда политическая партия, базирующаяся в деревне, оттесняет от власти партию, базирующуюся в городе. При многопартийной системе вовлечение сельского населения в политический процесс проходит труднее. Должны возникнуть одна или несколько партий, которые бы состязались за поддержку со стороны крестьян.