информации. При том, что закон требовал от Управления ответа на каждый запрос в течение десяти дней, законодательно невозможно было предусмотреть, сколько времени уйдет на то, чтобы найти документ, просмотреть его и затем предоставить тому человеку, от которого запрос исходил. Это полностью зависело от того, какими человеческими ресурсами располагало ЦРУ для выполнения названных поручений.
Здесь инструктор широко улыбнулся:
— К сожалению, наши ресурсы очень и очень ограниченны, так что я полагаю, вы можете сказать, что мы постоянно завалены работой.
— Каков объем невыполненных запросов? — спросил Данфи.
— По последней информации, — ответил инструктор, — у нас было около двадцати четырех тысяч запросов, находившихся на стадии выполнения.
— Значит, на запрос, поступивший сегодня…
— …сбор материалов начнется примерно через девять лет. Как я сказал, мы не Информационное, а Разведывательное управление.
9
Идею подал ему Роско.
Они сидели «У О'Тула», в весьма непритязательном ирландском ночном баре, расположенном в торговом центре «Маклин» неподалеку от штаб-квартиры ЦРУ, и Роско с лукавой улыбкой на лице поинтересовался информационным запросом, который в тот день поручили Данфи.
— Какой из них вы имеете в виду? — рассеянно переспросил Данфи.
Он внимательно рассматривал фотографию, висевшую на стене среди множества других памятных мелочей, которые давно заросли толстым слоем пыли. Здесь был выцветший флаг ИРА, доска для игры в дартс с портретом Саддама Хусейна, несколько открыток из Гаваны, подписанных «Фрэнк и Рут», японский ритуальный меч с чем-то похожим на засохшие пятна крови. Рядом с фотографиями Джорджа Буша, Уильяма Колби и Ричарда Хелмса в рамочках, на каждой из которых стоял соответствующий автограф, к стене были приклеены пожелтевшие газетные страницы с заголовками типа «Джон Фитцджеральд Кеннеди посылает военных советников во Вьетнам».
Фотография, привлекшая внимание Данфи, изображала троих смеющихся мужчин на небольшой лужайке среди джунглей. На земле перед ними лежала голова азиата, и создавалось впечатление, что она только что отрублена. Однако присмотревшись, можно было понять, что человека просто закопали в землю стоя, и, хотя взгляд у него уже остекленел, он был еще жив. К фотографии была прикреплена отпечатанная на машинке подпись «25.12.66. Лаос. Счастливого Рождества!».
— Запрос о пломбировании корневых каналов зубов, — сказал Роско.
Данфи покачал головой, не отрывая взгляда от фотографии.
— Не помнишь? — спросил Роско.
— Что? — встрепенулся Данфи.
— Я спросил тебя об информационном запросе относительно пломбирования корневых каналов у курсантов военно-морской школы в Аннаполисе с 1979 года по сегодняшний день.
— Ах да, — ответил Данфи. — Я получил его сегодня. А с какой стати в Управлении должны быть какие-то документы по подобному вопросу? Что может быть на уме у того парня, которого заинтересовала такая проблема?
Роско пожал плечами:
— Вообще-то… Мне кажется, я знаю, что может быть у него на уме. Он один из наших самых активных клиентов.
— Ну и… Выдавай свою версию.
— Контроль сознания. Мистер Макуилли одержим этой идеей. Впрочем, как и многие другие.
Данфи склонил голову.
— Вероятно, я не очень внимательно слушал, но мне кажется, мы беседовали о стоматологии.
— В общем, да… в каком-то смысле. Он просит у нас разрешения на получение карточек стоматолога, но не объясняет, зачем они ему нужны, да и не обязан давать никаких объяснений. Он не обязан сообщать нам о своих подозрениях. Однако, проведя некоторое время за подобной работой и проанализировав бесконечное количество запросов, вы неизбежно начнете понимать, что стоит за многими из них. Я пришел к выводу, что мистер Макуилли полагает, будто мы имплантируем миниатюрные радиопередатчики…
Данфи от неожиданности чуть не поперхнулся пивом.
— В коренные зубы курсантов?
— Именно, — кивнул Роско.
— Но зачем, ради всего святого?!
— Откуда мне знать? Возможно, с целью воздействия на подсознание. Или что-то в этом духе. Кто может сказать, какие подозрения роятся в голове Льюиса Макуилли? Я, конечно, нисколько не сомневаюсь в том, что он законченный шизофреник. Ты обратил внимание на обратный адрес на его письме?
— Нет, откровенно говоря, не прочел, — ответил Данфи.
— А я помню его прекрасно. Если он не переехал, то его адрес: Александрия, Парк-Форт-Уорд, Участок А, 86.
Данфи скорчил гримасу.
— Нужно бросать на хрен эту работу. Она, наверное, самая идиотская из всех, которые мне когда-либо поручали.
— Возможно, — согласился Роско. — А может, и нет.
— Уж поверь мне. Я не шучу. — Данфи помолчал. — Знаешь, почему я поступил на работу в Управление?
Роско кивнул:
— Из патриотических соображений.
Данфи усмехнулся:
— Нет, Роско. Вовсе не из патриотических. К патриотизму мой выбор не имел никакого отношения.
— И?
— Я поступил на работу в Управление, потому что в то время хотел стать историком. И тогда я сделал для себя одно открытие… собственно, я сделал его еще в колледже: в наше время больше невозможно быть историком.
Роско бросил на него удивленный взгляд.
— Откуда такой вывод?
— Историки, как известно, собирают факты и читают документы. Они проводят эмпирические исследования и анализируют собранную информацию. Затем публикуют результаты исследований. Это именуется научным методом, но в университетах ничем подобным уже нельзя заниматься.
— Почему же нельзя?
— Потому что структуралисты, или постструктуралисты, или постколониалисты, или как бы там они ни называли себя сейчас, считают, что реальность недоступна, факты не имеют никакого значения и познание невозможно. Подобный подход превращает историю в выдумку и низводит ее на уровень простого анализа текстов. А нам остаются только…
— Что? — спросил Роско.
— Гендерные исследования. Историко-культурные исследования. То, что я называю «научным туманом».
Роско встретился взглядом с барменом и указательным пальцем очертил в воздухе круг над бокалами.
— Итак… ты пришел в ЦРУ, потому что полагал, что гендерные исследования — это «туман»? Я правильно тебя понял?
— Да, в основном… Я понял, что мне никогда не найти преподавательской работы, по крайней мере в
