программистом. Участие в семинаре оплатила торговая фирма из Нью-Джерси, которая заключила с Энселом четырехмесячный контракт, опасаясь вирусных атак: по всей стране из компьютеров были уже похищены миллионы номеров кредитных карточек клиентов. Ранее Энсел никогда не покидал Америку и очень тосковал по семье. В программе четырехдневного семинара были и свободное время, и экскурсионные туры, но Энсел не покидал отеля. Он предпочитал оставаться в номере со своим ноутбуком, устраивал сеансы видеосвязи с детьми, пользуясь веб-камерой, и играл с незнакомцами в «Червы» по Интернету.
Для Анны-Марии, женщины суеверной и замкнутой, трагическое завершение рейса 753 только подтвердило обоснованность страха перед воздушными путешествиями да и вообще всякими новшествами. Она не водила автомобиль. Строго соблюдала десятки различных ритуалов, в том числе обязательно прикасалась ко всем зеркалам в доме и протирала их, точно зная, что этим отгоняет беду. Ее родители погибли в автомобильной катастрофе, когда ей только-только исполнилось четыре года – сама она чудом выжила при аварии, – и девочку воспитывала незамужняя тетка, которая умерла за неделю до свадьбы Анны-Марии и Энсела. Рождение детей только укрепило ее в отшельничестве и обострило страхи до такой степени, что Анна-Мария, случалось, по нескольку дней подряд не выходила из дома, где чувствовала себя в относительной безопасности, полностью полагаясь на Энсела, который и связывал ее с внешним миром.
Известие о страшной беде в самолете потрясло ее до глубины души. То, что Энсел выжил, принесло ей безмерное облегчение, она восприняла это как знамение свыше, подтверждение того, что ее уход от мира и соблюдение ритуалов угодны Богу.
Энсел, со своей стороны, также от всей души радовался возвращению домой. Бен и Хейли пытались забраться на него, но он им не позволял этого из-за неутихающих болей в шее. Скованность – мышцы были как мучительно скрученные канаты – сосредоточилась в горле, но постепенно распространялась вверх, к ушам, охватывая углы нижней челюсти. Когда скручиваешь канат, длина его уменьшается. Нечто подобное происходило и с мышцами Энсела. Он покрутил головой, надеясь, что такая хиропрактика принесет облегчение… —
ЩЕЛК… КРАК… ХРУП…
от боли его согнуло вдвое. Зря он так. Никакая хиропрактика не стоит таких спазмов.
Потом Анна-Мария, зайдя на кухню, увидела, что Энсел ставит в шкафчик над плитой пузырек с ибупрофеном. Он сразу выпил шесть таблеток – рекомендованную суточную дозу – и едва сумел протолкнуть их через горло.
Радость в глазах жены тут же сменилась страхом.
– Что случилось?
– Ничего, – ответил он, хотя от боли не мог даже покачать головой. Но все же лучше не волновать жену. – После самолета болит шея. Наверное, затекла. Неудобно сидел, когда летели.
Анна-Мария стояла в дверях, нервно ломая пальцы.
– Может, тебе не следовало уезжать из больницы?
– А как бы ты справилась одна? – ответил он резче, чем ему хотелось бы, да еще дернул головой.
ЩЕЛК, КРАК и ХРУП…
– Но что если… если тебе придется вернуться туда? Что если на этот раз они захотят, чтобы ты там остался?
Это было так мучительно – бороться с ее страхами, скрывая собственные.
– Я не могу не ходить на работу. Ты же знаешь, с деньгами у нас плохо.
Они жили только на его жалованье, тогда как в Америке практически во всех семьях работали двое. И он не мог взять вторую работу, потому что кто бы тогда покупал продукты?
– Ты знаешь… – Анна-Мария запнулась. – Мне без тебя не прожить. – Они никогда не обсуждали ее болезнь. Во всяком случае, не признавали, что это болезнь. – Ты мне нужен. Ты нужен нам.
Кивок Энсела больше напоминал поклон, потому что согнулась не шея, а талия.
– Господи, когда я думаю обо всех этих людях… – Он вспомнил тех, с кем летел через Атлантику. Семью с тремя взрослыми детьми, которые сидели через два ряда впереди. Пожилую пару по другую сторону прохода – старички проспали чуть ли не весь полет, их седовласые головы делили одну подушку. Стюардессу, крашеную блондинку, которая пролила ему на колени газировку. – Почему я, ты не знаешь? Есть ли какая-то причина, по которой выжил именно я?
– Такая причина есть. – Анна-Мария прижала руки к груди. – Эта причина – я.
Позже Энсел отвел собак в сарай, расположенный в глубине двора. Собственно говоря, дом они купили именно из-за этого двора: места для игры хватало и детям, и собакам. Пап и Герти появились у Энсела еще до того, как он познакомился с будущей женой, и Анна-Мария влюбилась в них так же, как и в него. А собаки беззаветно любили ее. Так же как Энсел… И дети… Хотя Бенджи, старший, уже начинал задаваться вопросами насчет ее эксцентричности. Особенно если эта эксцентричность перерастала в конфликты по поводу игр, в которые ему хотелось играть, и бейсбольных тренировок. Энсел замечал, что Анна-Мария начинает потихоньку отдаляться от Бенджи. А вот Пап и Герти не задавали никаких вопросов – при условии, что Анна-Мария продолжит их перекармливать. Энсел боялся, что дети слишком быстро повзрослеют, перегонят в своем развитии мать и так и не смогут понять, почему она, похоже, отдает предпочтение собакам, а не им.
В деревянном сарае в земляной пол был вкопан металлический столб, к которому крепились две цепи. В этом году Герти как-то раз убежала, а потом вернулась с отметинами от хлыста на спине и лапах – кто-то отлупил ее. Поэтому на ночь они сажали собак на цепь, для их собственного блага.
Медленно, чтобы не двигать шеей, в которой каждое движение отдавалось дикой болью, Энсел в одни миски насыпал сухой корм, в другие – налил воды, потрепал собак по большущим головам, когда они принялись за еду, – просто чтобы сделать им приятное, поблагодарить их за то, что они так хорошо вели себя в этот счастливый для него день. Посадив собак на цепь, он вышел и закрыл дверь, потом постоял, глядя на дом, пытаясь представить себе, каким стал бы этот маленький мир, если бы он не вернулся из мертвых. Энсел видел, как плакали сегодня дети, он сам плакал с ними. Семья нуждалась в нем.
Внезапно чудовищная боль пронзила его шею. Чтобы не упасть, Энсел ухватился за угол сарая и на несколько секунд застыл, прислонившись к деревянной стенке, ожидая, когда пройдет или хотя бы ослабнет эта жуткая, режущая боль.
Боль отпустила, оставив в одном ухе шум – скорее рев – морской раковины. Энсел осторожно прикоснулся к шее пальцами, боясь надавить и вызвать новый приступ. Попробовал помассировать кожу, надеясь вернуть былую подвижность. Насколько мог отвел голову назад. Увидел огни самолетов, звезды.
«Я выжил, – подумал он. – Худшее позади. Боль скоро пройдет».
В ту ночь ему приснился ужасный сон. Его дети носились по дому, убегая от какого-то чудовища, но, когда Энсел прибежал, чтобы спасти их, он увидел, что вместо рук у него когтистые лапы того самого чудовища. Он проснулся, почувствовав, что простыня под ним мокрая от пота, поспешно вылез из кровати и… нарвался на еще один приступ боли.
ЩЕЛК
Боль сковала уши, челюсть, горло, не позволяя глотнуть.
КРАК
Кто бы мог подумать, что элементарное сокращение пищевода может так скрючить!
А еще ему хотелось пить. Никогда Энсел не испытывал такой жажды… такого неудержимого желания пить, пить и пить.
