уничтожит человечество. И кто-то где-то прилагает все силы к тому, чтобы провалились любые попытки помешать распространению этой заразы.
«Стоунхарт груп», Манхэттен
Элдрич Палмер включил мониторы – они стояли в два ряда, по три в каждом, – по которым шла трансляция шести круглосуточных новостных каналов. Больше всего его заинтересовал нижний левый. Он чуть наклонил кресло, в котором сидел, и сосредоточился только на этом канале. Прибавил звук, отключив его на остальных.
Репортер располагался возле 17-го полицейского участка на Восточной 51-й улице. Он только что обратился к полицейскому с вопросом о пропавших людях – заявления такого рода последние дни поступали из всех районов Нью-Йорка, – и в ответ получил очередное: «Без комментариев». На экране показали длинную очередь (участок просто не мог вместить всех), люди заполняли бланки прямо на тротуаре. Репортер рассказывал и о других, не находящих объяснения инцидентах, скажем, о взломах домов и квартир, после которых ничего не пропадало, исчезали только жильцы. А самым странным представлялся тот факт, что современные научно-технические достижения в поиске нисколько не помогали: мобильные телефоны, практически все включенные в систему глобального позиционирования, пропадали вместе с владельцами. Все это наводило на мысли о том, что люди, возможно, добровольно оставляли как семью, так и работу. Отмечалось, что пик этих исчезновений практически совпадал с солнечным затмением – возможно, между первым и вторым была некая связь. Известный психолог высказался в том смысле, что небесные феномены всегда инициировали массовую истерию. Закончился репортаж тем, что на экране появилась заплаканная женщина, державшая в руках фотографию пропавшей матери двоих детей.
После чего пошла реклама крема, препятствующего старению кожи и созданного исключительно для того, чтобы «вы жили дольше и лучше».
Неизлечимо больной магнат выключил звук, так что теперь слышалось только мерное гудение машины для диализа.
На другом мониторе графики демонстрировали падение на фондовых биржах, сочетающееся с ослаблением доллара. Палмер приложил к этому руку, целенаправленно избавляясь от акций и вкладываясь в драгоценные металлы: золото, серебро, платину и палладий.
Комментатор говорил, что рецессия открывает новые возможности для фьючерсных контрактов. То есть речь шла о будущем. Палмер категорически с ним не соглашался. В будущее, за исключением собственного, он не верил.
Раздался телефонный звонок, одобренный господином Фицуильямом. Звонил высокопоставленный сотрудник Федерального бюро расследований, чтобы сообщить, что руководитель проекта «Канарейка», доктор Эфраим Гудуэдер, сбежал.
– Сбежал? – переспросил Палмер. – Как ему это удалось?
– Его сопровождал пожилой мужчина, который оказался более проворным, чем мы думали. При нем был длинный серебряный меч.
Палмер на мгновение замер. А потом улыбнулся. Враги объединяются. И хорошо. Пусть сбиваются в кучу. Их будет легче уничтожить.
– Сэр? – донеслось с другого конца провода.
– Нет, ничего такого, – сказал Палмер. – Просто подумал о давнем друге.
«Лавка древностей и ломбард Никербокера»
Эф и Нора стояли рядом с Сетракяном, который только что запер за ними дверь ломбарда. Эпидемиологи никак не могли прийти в себя.
– Я назвал им вашу фамилию, – сказал Эф, выглянув в окно.
– Здание записано на мою жену. Так что пока мы здесь в безопасности.
Сетракяну не терпелось спуститься в подвальный арсенал, но врачи никак не могли успокоиться.
– Они попытаются нас найти, – добавил Эф.
– Чтобы расчистить путь заразе, – кивнул Сетракян. – В упорядоченном обществе штамм будет распространяться гораздо быстрее, чем в том, которое готово к отпору.
– Они – кто? – спросила Нора.
– Те, у кого достаточно влияния, чтобы в век терроризма незаметно переправить через океан тот самый гроб, – ответил Сетракян.
– Они нас подставили, – сказал Эф. – Послали кого-то, чтобы выкрасть останки Редферна… и эти люди выглядели, как мы.
– Вы же сами сказали, что у вас есть право поднимать тревогу в случае выявления опасной болезни. Скажите спасибо, что они попытались только дискредитировать вас.
– Теперь, без поддержки Барнса, никакого права у нас нет, – вставила Нора.
– Мы должны действовать самостоятельно, – ответил Сетракян. – Держать болезнь под контролем.
Нора посмотрела на него.
– То есть… убивать?
– А что вы хотите? Стать, как они… или ждать, пока кто-нибудь нас спасет?
– Так или иначе, это убийство, – поддержал Нору Эф. – И вообще, легче сказать, чем сделать. Сколько голов мы сможем отрезать? Нас всего трое.
– Есть и другие способы, помимо разрубания позвоночного столба. Солнечный свет, к примеру. Наш самый могучий союзник.
В кармане Эфа завибрировал мобильный телефон. Он настороженно вытащил его, посмотрел на дисплей. Звонили из Атланты. Из штаб-квартиры ЦКПЗ.
– Пит О'Коннелл, – сказал Эф Норе и принял звонок.
Нора повернулась к Сетракяну.
– А где они сейчас, я имею в виду, днем?
– Под землей. В подвалах и канализационных коллекторах. В темном нутре города. Иногда в стенах. А чаще всего – просто в земле. Там они предпочитают устраивать гнезда.
– Так… днем они спят?
– О, это было бы очень удобно: несколько гробов в подвале, а там спят вампиры. Но нет, они вообще не спят. В том смысле, как мы это понимаем. Они на какое-то время угомоняются, если наедаются до отвала. Переваривание крови их утомляет. Но ненадолго. Они уходят под землю в дневные часы лишь для того, чтобы не попасть под смертоносные солнечные лучи.
Нора побледнела. Сейчас она выглядела как маленькая девочка, которой сказали, что умершие люди не отращивают крылья и не улетают на небо, чтобы стать ангелами, а вместо этого остаются в земле, отращивают жало и превращаются в вампиров.
– Вы что-то произносили. Перед тем как отрубить им головы. Какую-то фразу на чужом языке, словно бы приговор или заклинание.
Старик поморщился. Произносил-то он для того, чтобы успокоить себя. Чтобы укрепить руку для финального удара.
Нора ждала. И Сетракян понял, что ей необходимо услышать эту фразу.
– Я говорил: «Стригой, мой меч поет серебром». – Он вновь поморщился. – На древнем языке это звучало лучше.
И Нора увидела, что истребитель вампиров человек очень скромный.
– Серебро, – повторила она.
– Только серебро, – кивнул Сетракян. – Во все века оно ценилось за антисептические и
