– Чем он становится старше, тем больше сходства. Целеустремленный. Упрямый. Требовательный. Умный.
– И все это в одиннадцать лет. С таким жить трудно.
Ее лицо расплылось в широкой улыбке.
– Боюсь, я обречена нести этот крест всю жизнь.
Улыбнулся и Эф. Он не знал, что получилось – улыбка или гримаса: за последние дни Эф отвык улыбаться.
– Послушай, у меня очень мало времени. Я просто хочу… хочу, чтобы все было хорошо. Во всяком случае, между нами. Кутерьма с попечением, все такое… я знаю, это не могло не сказаться на наших отношениях. Я рад, что все закончилось. И пришел не для того, чтобы произносить речи. Просто… сейчас самое время разрядить обстановку.
Келли стояла как громом пораженная. Она не могла найти слов.
– Ты можешь ничего не говорить, я…
– Нет, я хочу сказать. Я сожалею. Очень сожалею, что все так вышло. Правда. Я знаю, ты этого не хотел. Я знаю, ты хотел, чтобы мы оставались вместе. Ради Зака.
– Естественно.
– Видишь ли, я не смогла на это пойти… Не смогла! Ты высасывал из меня жизнь, Эф. Это и повлекло за собой то, что… В общем, мне хотелось причинить тебе боль. Хотелось. Признаю. И это был единственный способ, который я смогла придумать.
Эф глубоко вздохнул. Келли наконец-то призналась в том, что он и так знал. Но победы не ощутил.
– Мне нужен Зак, ты это знаешь, – продолжила Келли. – Зак… это Зак. Думаю, без него нет и меня. Не знаю, хорошо это или плохо, но со мной это так. Он для меня все… как когда-то был ты. – Она выдержала паузу, чтобы последняя фраза дошла до обоих. – Без него я буду ощущать себя потерянной, буду неполноценной, я…
Она замолчала.
– Будешь такой же, как я, – вставил Эф.
Она вздрогнула. Их взгляды встретились.
– Послушай, часть вины я беру на себя. Я знаю, что не был… тем парнем, с которым легко поладить, идеальным мужем. Я очень уж много отдавал работе. А Матт… знаю, раньше я говорил…
– Однажды ты назвал его моей «утехой».
Эф поморщился.
– Знаешь, что я тебе скажу? Если бы я работал в «Сирс», если бы у меня была просто работа, а не… ну, не знаю, работа как вторая жена, ты бы не чувствовала себя такой брошенной. Такой обманутой. Такой… отодвинутой на задний план.
Они какое-то время молчали. Эф подумал, с какой легкостью большие проблемы оттирают малые. С какой живостью личные неурядицы отступают перед борьбой с настоящей бедой.
– Я знаю, что ты собираешься сказать, – прервала паузу Келли. – Ты собираешься сказать, что нам давно следовало поговорить об этом.
– Следовало, – кивнул он, – но мы бы не смогли. Не получилось бы. Сначала мы должны были пройти через все это дерьмо. Поверь мне, я бы все отдал, чтобы этого избежать, но… мы имеем то, что имеем. Вот, сидим, разговариваем…. Как давние знакомые.
– Жизнь складывается не так, как мы загадываем.
Эф кивнул.
– После всего, через что прошли мои родители, через что протащили меня, я всегда говорил себе: никогда, никогда, никогда, никогда.
– Знаю.
Эф закрыл пакет.
– Тогда забудем о том, кто что сделал. Что нам теперь нужно сделать, так это уберечь Зака от лишних переживаний и волнений.
– Согласна.
Келли кивнула. Эф кивнул. Потряс пакет, чувствуя ладонью холод молока.
– Господи, ну и день. – Он вновь подумал о маленькой девочке из Фрибурга, той самой, что держала за руку мать в салоне самолета, прилетевшего в Нью-Йорк рейсом 753. А ведь она примерно одного возраста с Заком. – Помнишь, ты всегда говорила мне, если возникнет какая-то биологическая угроза и я не скажу тебе первой, ты со мной разведешься? Теперь, конечно, поезд ушел.
Она нахмурилась, вглядываясь в его лицо.
– Я знаю, у тебя неприятности.
– Дело не во мне. Я хочу, чтобы ты слушала и не теряла самообладание. По городу распространяется вирус. Это что-то… невероятное… худшее из всего, с чем мне приходилось сталкиваться.
– Худшее? – Келли побледнела. – Атипичная пневмония?
Эф чуть не улыбнулся. Какой абсурд.
– Я хочу, чтобы ты взяла Зака и уехала из города. Матт тоже. Как можно скорее, прямо сейчас… и как можно дальше. Я хочу сказать, подальше от населенных мест. Твои родители… Я знаю, ты не любишь у них одалживаться, но они до сих пор живут в Вермонте, так? На вершине холма?
– Что ты говоришь?!
– Поезжай туда. Хотя бы на несколько дней. Смотри новости, жди моего звонка.
– Подожди, это ведь у меня паранойя, а не у тебя. Это я готова чуть что бежать сломя голову? Но… как насчет школы? Как насчет моей работы? Учебы Зака? – Она сощурилась. – Почему ты не скажешь мне, что происходит?
– Потому что тогда ты не уедешь. Просто доверься мне. Уезжай и надейся, что нам удастся каким-то образом остановить эту заразу и все быстро закончится.
– Надейся? – переспросила Келли. – Вот теперь ты меня действительно пугаешь. А если вы не сможете остановить? И… если что-то случится с тобой?
Он не мог стоять перед ней и выслушивать те самые сомнения, что терзали его.
– Келли… мне пора.
Он попытался уйти, но она схватила его за руку, заглянула в глаза, чтобы убедиться, что возражений не будет, потом обняла. То, что началось с символического объятья, переросло в нечто большее, она крепко прижалась к Эфу.
– Мне очень жаль, – прошептала Келли ему в ухо, а потом поцеловала в небритую щеку.
Улица Вестри, Трайбека
Окутанный ночью, Элдрич Палмер ждал, сидя на жестком деревянном стуле в патио, расположенном на крыше нижнего из двух прилегающих друг к другу домов. Темноту разгонял лишь газовый фонарь в углу. Пол был вымощен квадратными керамическими плитками – старинными, давно выбеленными солнцем. Низкая ступенька вела к высокой кирпичной северной стене. Рифленая терракотовая черепица покрывала верх стены и навесы с обеих сторон широких дверей под арками, которые вели в дом. Позади Палмера у оштукатуренной белой бетонной стены стояла безголовая статуя женщины в развевающихся одеждах, ее плечи и руки потемнели от времени. Каменное основание увивал плющ. Хотя на севере и востоке виднелись более высокие здания, патио оставалось укрытым от посторонних взглядов, насколько это возможно на крыше дома в центре Манхэттена.
Палмер сидел, прислушиваясь к звукам города, доносившимся снизу. Звукам этим предстояло смолкнуть в самом скором времени. Если бы те, кто находился внизу, представляли себе, что несет им эта ночь. Все радости жизни становились куда более ценными на пороге надвигающейся смерти. Палмер это знал лучше многих. Больной с самого детства, он всю жизнь боролся со своим недугом. Иногда просыпался утром в изумлении, потому что не ожидал увидеть еще один день. Большинство людей понятия не имели,
