– Ну папа!
– Ты же знаешь, какой болью отзывается мне каждый доллар, который я кладу в карман Стайнбреннера.[14] Для меня это просто предательство собственных принципов.
– Кышь, «Сокс»! Вперед, «Янкиз»!
– Сначала ты меня убиваешь, а потом насмехаешься?
– Думаю, как болельщик «Ред Сокс» ты к этому привык.
– Вот тебе за это!.. – Эф обхватил сына и принялся щекотать его под мышками. Мальчик брыкался, заливаясь смехом.
«Зак становится все крепче», – подумал Эф. Это чувствовалось по тому, с какой силой он вырывался. А ведь совсем недавно Эф запросто сажал сына на плечо и кружил по комнате.
Волосы у Закари были материнские – такие же рыжие (природный цвет Келли, запавший в душу Эфа с первых же минут их знакомства в колледже) и шелковистые. А вот руки, к восторгу и радости Эфраима, – точь-в-точь как у него; было даже слегка жутковато видеть, как от запястий мальчика начинаются его собственные кисти, такие, какие они были у маленького Эфа в одиннадцатилетнем возрасте. Кисти с широкими, выступающими костяшками пальцев; кисти, которые ненавидели пианино и которым больше всего на свете нравилось поглаживать воловью кожу бейсбольного мяча; кисти, которые просто мечтали как следует вцепиться в мир взрослых.
Да, жутковато видеть свои собственные детские руки. А с другой стороны, правильно говорят: дети – это наша смена. В генетическом отношении Закари был само совершенство: ведь в его ДНК уложилось все, что когда-то видели друг в друге Эф и Келли, – надежды, мечты, возможности. Не зря же они оба, и он и она, изо всех сил старались – пусть каждый по-своему, пусть противореча друг другу – выявить в себе лучшее, чтобы это лучшее досталось Заку. Старались до такой степени, что теперь мысль о том влиянии, которое будет оказывать на Зака сожитель Келли Матт – «милый» парень, «хороший» парень, но столь посредственный, что и в упор не разглядишь, – не давала Эфу спать по ночам. Он хотел для сына небывалых высот, порыва, вдохновения, величия! Борьба за попечение над физической оболочкой Зака, может, и близилась к концу, но только не борьба за попечение над его духом – над его сокровенной душой.
Телефон вновь завибрировал и пополз к краю стола, как игрушка «Клацающая челюсть», которую дядья Эфа когда-то любили дарить ему на Рождество. Оживший мобильник оборвал бурную возню. Эф отпустил Зака, с трудом подавляя желание взглянуть на дисплей. Что-то случилось. Иначе звонки к нему просто не прошли бы. Вспышка? Заразный пассажир?
Эф заставил себя не брать мобильник. Пусть возникшей проблемой займется кто-нибудь другой. Эти выходные принадлежат Заку.
Сын внимательно посмотрел на него.
– Не беспокойся. – Эф отодвинул мобильник подальше от края стола. Телефон уже переадресовал звонившего на голосовую почту. – Все под контролем. Никакой работы в эти выходные.
Зак кивнул, вскинул голову и нащупал рядом с собой контроллер.
– Сыграем еще?
– Даже не знаю. Я все жду, когда мы доберемся до той части, где этот малыш Марио начинает скатывать бочки на обезьяну.
– Ну папа!
– Мне просто спокойнее со старыми добрыми итальянскими ребятами, которые для набора очков всего-навсего пожирают грибы.
– Ага. И еще расскажи, сколько километров ты каждый день топал по колено в снегу, чтобы добраться до школы.
– Ах, так!
Эф метнулся к сыну, но мальчик был начеку – он мгновенно прижал локти к бокам, защищая подмышки. Тогда Эф сменил направление атаки и нацелился на ахиллесовы сухожилия, тоже очень чувствительные к щекотке. Он заграбастал ноги сына, следя за тем, чтобы не получить пяткой по физиономии. Зак уже просил о пощаде, когда до Эфа дошло, что его мобильник вибрирует вновь.
Эф раздосадованно вскочил – теперь он уже точно знал, что его работа, его профессия не дадут ему провести этот вечер с Заком. Эф посмотрел на идентификатор номера: судя по телефонному коду, звонили из Атланты. Значит, плохие новости. Очень плохие. Эф закрыл глаза и прижал вибрирующий мобильник ко лбу, пытаясь собраться с мыслями.
– Извини, Зед, – сказал он сыну, называя того по первой букве имени, как это было принято у них в семье. – Я только разберусь, что там к чему.
С мобильником в руке Эф ушел на кухню и только там ответил на звонок.
– Эфраим? Это Эверетт Барнс. Доктор Эверетт Барнс. Директор ЦКПЗ.
Эф стоял спиной к Заку. Он знал, что Зак наблюдает за ним, но не мог заставить себя повернуться к сыну лицом.
– Да, Эверетт, что такое?
– Мне только что позвонили из Вашингтона. Твоя команда уже едет в аэропорт?
– Э-э… сэр, дело в том, что…
– Ты видел это по телевизору?
– По телевизору?
Эфраим вернулся к дивану, поднял руку, призывая Зака к терпению, и взял пульт. Попробовал найти нужную кнопку или комбинацию кнопок, несколько раз нажал. Картинка игры исчезла, но вместо нее ничего не возникло – экран был совершенно пуст. Зак отобрал у отца пульт и угрюмо переключил телевизор на кабельный канал.
Новостная передача. Картинка: самолет, стоящий на летном поле. По периметру большого, словно продиктованного страхом крута – множество служебных автомобилей. Аэропорт, понятное дело, Кеннеди.
– Думаю, что вижу, Эверетт.
– Со мной только что связался Джим Кент. Он собирает оборудование, необходимое твоей «Канарейке». Наша линия фронта – это ты, Эфраим. Без тебя они не сделают ни шагу.
– «Они» – это кто, сэр?
– Управление нью-йоркских портов. Управление транспортной безопасности. Национальный совет безопасности перевозок и министерство национальной безопасности уже гонят волну.
За названием «Канарейка» скрывалась эпидемиологическая группа быстрого реагирования. Этот проект был создан для того, чтобы обнаруживать и идентифицировать зарождающиеся биологические угрозы. В поле зрения группы входили как природные угрозы, например, вирусные заболевания и риккетсиозы,[15] имеющие естественное происхождение, так и угрозы, созданные человеком, – хотя финансирование проекта мотивировалось прежде всего необходимостью борьбы с биотерроризмом. Руководящий центр группы располагался в Нью-Йорке, но были еще и малые «Канарейки», созданные при университетских больницах в Майами, Лос-Анджелесе, Денвере и Чикаго.
Свое название проект получил благодаря давнишнему шахтерскому трюку: в целях безопасности горняки брали с собой под землю канарейку в клетке – это была своего рода «биологическая система раннего предупреждения», примитивная, но весьма эффективная. Канарейки обладают крайне высокой чувствительностью к угарному газу и метану, и задолго до того, как уровень содержания этих газов в воздухе мог привести к отравлению людей или взрыву, обычно неумолчная птичка прекращала петь и начинала раскачиваться на жердочке.
В современном мире любой человек мог оказаться такой вот дежурной канарейкой. Работа команды Эфа заключалась в том, чтобы изолировать переносчиков инфекции, как только они прекращали «петь», распознать заболевание и предотвратить его распространение.
– А что случилось, Эверетт? – спросил Эф. – В самолете кто-то умер?
– Они все мертвы, Эфраим, – ответил директор. – Все до единого.
