публики, и сменил образ, перейдя в разряд «текнико»,[15] то есть «хороших парней». С годами Анхель превратил себя в модный объект шоу-бизнеса, став героем комиксов, «фотоновелас» (слащавых иллюстрированных журналов, рассказывающих о его странных и порой смешных подвигах), фильмов и телевизионных сюжетов. Он открыл два гимнастических зала, купил несколько многоквартирных домов в разных районах Мехико и стал своего рода супергероем, чего добился, следует заметить, исключительно собственным трудом. Его фильмы охватывали самые разнообразные жанры: вестерн, научная фантастика, кино ужасов, шпионское кино, — причем зачастую все эти жанры соединялись в одной ленте. В сценах с ужасной хореографией, под звуковые эффекты из плохой фонотеки он с одинаковым апломбом расправлялся что с земноводными тварями, что с советскими шпионами, неизменно завершая схватку своими коронным нокаутирующим ударом, известным как «поцелуй Ангела».
Однако если где Анхель по-настоящему и нашел себя, так это в фильмах с вампирами. Чудо-герой в серебряной маске сражался с вампирами всевозможных видов и мастей: с вампирами-самцами и вампирами-самками, с вампирами толстыми и вампирами тощими, а иногда даже с вампирами обнаженными, но такое альтернативное кино выпускалось только для заморского проката.
Увы, глубину неизбежного падения Анхеля можно сравнить только с высотой его вознесения. Чем больше он расширял империю своего бренда, тем меньше — и реже — тренировался; сам рестлинг стал для него обузой, с которой он мирился лишь по необходимости. Когда его фильмы приносили высокие сборы, а популярность была все еще велика, Анхель выступал с показательными боями лишь раз, от силы два раза в год. Его фильм «Ангел против Возвращения Вампиров» (если говорить о синтаксисе, в названии не было ни малейшего смысла, зато оно полностью излагало содержание этого шедевра) обрел новую жизнь на телевидении, где лента заслужила немалое число повторов. Почувствовав, что его слава увядает, Анхель счел необходимым выпустить в свет кинематографическую перелицовку популярного сюжета — все с теми же клыкастыми тварями в плащах с капюшонами, которые до той поры приносили ему очень неплохие доходы.
И вот случилось то, чему, очевидно, просто суждено было случиться. В одно прекрасное утро Анхель оказался лицом к лицу с группой молодых рестлеров, выряженных вампирами: дешевый грим, резиновые клыки, все как полагается. Анхель лично объяснил и даже прорепетировал все задуманные им изменения в хореографии боя, которые позволили бы ему закруглить действо на три часа раньше положенного: мыслями он был уже не столько на съемочной площадке, сколько в отеле «Интерконтинентал», куда Анхель мечтал поскорее вернуться, чтобы насладиться послеполуденной порцией мартини.
Во время съемки один из вампиров едва не сорвал маску с лица Анхеля — чудо-герой действительно чудом высвободился из захвата, нанеся удар открытой ладонью — свой фирменный «поцелуй Ангела».
Съемка продолжалась. На площадке студии «Чурубуско» было душно, операторы и ассистенты обливались потом. И вдруг молодой актер, исполнявший трагедийную роль обреченного вампира, видимо, войдя в экстаз от своего кинематографического дебюта, вложил в схватку чуть больше сил, чем того требовалось по сценарию, и, вцепившись в своего противника — прославленного и уже совсем не молодого рестлера, — совершил мощный бросок. Упали оба, но вражина-вампир оказался сверху, причем приземлился он — столь же трагедийно, сколь и неуклюже — аккурат на ногу достопочтенного мастера.
Колено Анхеля громко хрустнуло — даже скорее хлюпнуло, потому что звук был каким-то влажным, — и нога рест-лера изогнулась под почти идеальным прямым углом. Полусорванная серебряная маска немного заглушила отчаянный вопль, вырвавшийся из его уст.
Анхель очнулся несколько часов спустя в частной палате одной из лучших больниц Мехико. Его окружало море цветов, а серенадой к ним были подбадривающие крики поклонников, собравшихся на улице под окнами.
Но вот нога… Она была просто-напросто разбита вдребезги. Непоправимо и неизлечимо.
Именно так и сказал ему — со всей чистосердечной откровенностью — добрейший доктор, человек, с которым Анхель не раз делил послеполуденный отдых, играя в кости в элитном загородном клубе, располагавшемся напротив студии.
За последующие месяцы и годы Анхель истратил немалую часть своего состояния, пытаясь отремонтировать разбитую ногу — вместе с ней он надеялся починить свою сломанную карьеру, а также восстановить былую технику. Увы, его кожа только задубела от множества шрамов, испещривших колено, но кости так и не пожелали срастись должным образом.
Наконец, одна из газет нанесла завершающий оскорбительный удар по его самоуважению, раскрыв публике подлинную биографию чудо-героя, и Анхель, лишившийся неоднозначности и таинственности, даруемых серебряной маской, превратился в обычного человека, слишком жалкого для того, чтобы его можно было обожать.
Все остальное произошло очень быстро. Его финансовые дела покатились вниз, инвестиционные проекты лопнули. Поначалу он работал тренером, затем телохранителем, наконец просто вышибалой, однако гордость и чувство достоинства никуда не делись, и в какой-то момент Анхель осознал, что он просто здоровенный старикан, которого никто не боится. Спустя пятнадцать лет он поволокся за одной женщиной в Нью-Йорк, застрял там и просрочил визу. А сейчас — подобно большинству людей, которые доживали свой век в многоквартирных домах, — Ан-хель и вовсе не мог взять в толк, каким образом его сюда занесло. Отчетливо ясно ему было только одно: он и впрямь, в самой что ни на есть реальной реальности, живет здесь, ютясь в квартирке большого корпуса, очень похожего на одно из шести зданий, которыми Анхель когда-то полностью и, казалось бы, бесповоротно владел.
Впрочем, думать о прошлом было болезненно и опасно.
По вечерам он работал мойщиком посуды в индийском ресторанчике под названием «Дворец Тандури»{16}, располагавшемся на первом этаже того же здания, буквально соседняя дверь, рядом с подъездом. При большом наплыве посетителей Анхелю приходилось часами выстаивать возле мойки, и он выстаивал, потому что приматывал изоляционной лентой две широкие шины по обе стороны больного колена; под широкими штанами шины были незаметны. Между тем большие наплывы бывали часто, очень часто. Время от времени Анхель чистил туалеты, подметал тротуар перед заведением, тем самым давая гуптам{17} достаточно оснований, чтобы те держали его на работе. Он пал на самое дно этой кастовой системы — настолько низко, что теперь самым ценным его имуществом была полная безликость. Ни одной душе не полагалось знать, кем он некогда был. В каком-то смысле Анхель опять носил маску.
Последние два дня «Дворец Тандури» был закрыт, также как и соседствующий с ним бакалейный магазин — вторая половинка местной нео-бенгальской торговой империи, которой владели гупты. За эти два дня Анхель не услышал от них ни слова. Не увидел ни малейших следов их присутствия. Не получил ни единого ответа на телефонные звонки. Анхель начал беспокоиться — нет, если начистоту, вовсе не о гуптах, а о своем заработке. По радио говорили о каком-то карантине, который, может, и оборачивался чем-то хорошим для здоровья, но для бизнеса был очень и очень плох. Неужели гупты удрали из города? Или, может, они стали жертвами одной из вспышек насилия, которые постоянно возникали тут и там? Как он узнает в этом хаосе, застрелили их или нет?
Три месяца назад гупты послали Анхеля сделать дубликаты ключей для обоих заведений. Он сделал не по одному запасному комплекту, а по два. Анхель сам не понял, что его обуяло, никаких темных помыслов у него явно не было, — просто он следовал уроку, который преподала ему жизнь: быть готовым ко всему.
Сегодня вечером Анхель решился: он заглянет в заведение. Он просто должен знать, как там и что. Лишь только начали сгущаться сумерки, Анхель поплелся вниз, в гуптов магазин. На улице было тихо и спокойно, разве что какая-то собака — здоровенная псина, которую Анхель никогда ранее не видел в округе, — залаяла на него с противоположного тротуара. А вот пересечь улицу псина не пожелала — видимо, что-то ей мешало.
Магазин, которым владели гупты, в прошлом носил название «Тадж-Махал», однако сейчас, после бесконечных смываний разнообразных граффити и оскорбительных надписей, оставляемых после себя каждым новым уличным поколением, красочная когда-то вывеска настолько истерлась, что надпись исчезла полностью, и осталось лишь смутное розоватое изображение индийского чуда света. Странным образом там фигурировало какое-то немыслимое количество минаретов.
Сейчас же кто-то еще сильнее изуродовал вывеску, намалевав на ней флуоресцентной оранжевой
