один из фракийцев.
На скамье, предназначенной для всадников, сидел грузный черноволосый мужчина, а радом с ним — шестилетний мальчик, его сын. Они специально приехали из Этрурии, чтобы посмотреть игры.
Мальчик еще никогда не видел такого зрелища, и теперь ему было страшно. Он зажмурился и отвернулся. Отец заметил это.
— Смотри, сынок, — сказал он твердо, беря ребенка за худенькие плечи и разворачивая лицом к арене. — Смотри, как умеют сражаться и умирать эти люди. А ведь они всего-навсего презренные рабы, жалкие гладиаторы. Насколько же выше, сильнее, храбрее должен быть римлянин. А ты римлянин, сынок. Смотри же и учись. И никогда не забывай этого.
Мальчик беззвучно всхлипнул, сжал зубы и открыл глаза. Больше он их не закрывал, хотя иногда так хотелось...
Мальчика звали Тит Флавий Веспасиан. Через пятьдесят пять лет он станет цезарем и именно он начнет строительство знаменитого Колизея, величайшего амфитеатра всех времен.
А когда, уже на ложе смерти, он почувствует приближение кончины, то вспомнит слова отца и скажет слабым прерывистым голосом:
— Поднимите меня. Римский цезарь должен умирать стоя.
А бой продолжался, хотя исход его был уже практически предрешен — римляне добивали кампанцев под аккомпанемент несмолкающего рева трибун.
— Давай! Давай! — орал Друз, перегнувшись через перила ложи.
Сабин искоса взглянул на Флакка, но тот, казалось, вовсе не был огорчен проигрышем.
— Хороший бой, — сказал он с уважением. — За такой и денег не жалко. Не то что смотреть, как избивают бедных страусов.
Но Друз не услышал насмешки, он весь был там, на арене.
Да, самниты были побеждены, но оставалась еще одна интрига. Вот лицом к лицу сошлись лидеры двух команд — Гилас и Колумб.
— Ко-лумб! Ко-лумб! — скандировали зрители.
— Пусть дерутся один на один! — раздавались голоса.
Как правило, в таких случаях воля публики была законом, поэтому прочие бойцы — шестеро фракийцев и двое еще стоявших на ногах представителей Кампании — отошли в сторону. Начался поединок.
Оба гладиатора были сильными, опытными — настоящие мастера своего дела. Долгое время слышался только лязг мечей и хриплые выдохи сражавшихся, но вдруг Колумб — видимо, сказывались последствия удара щитом по голове — немного замешкался. Гилас резко отвел руку и нанес удар. Однако в последнюю долю секунды фракиец успел присесть и лезвие лишь срубило пучок страусовых перьев с его шлема. Зато сам Колумб не упустил момент — его клинок вонзился в грудь противника, попав в открывшуюся на миг щель между доспехами. Гилас тяжело рухнул на песок, уже мертвый.
В амфитеатре поднялся невообразимый шум. Остальные фракийцы бросились на двух уцелевших самнитов и быстро разоружили их и сбили с ног. Те не очень-то и сопротивлялись, понимая, что бой проигран, и надеясь на милосердие зрителей.
Но с милосердием дело обстояло туго. Публика решительно требовала добить побежденных. Все взоры обратились к цезарской ложе.
Друз пожал плечами.
— Что ж, сражались они достойно, — сказал он задумчиво. — Но какова наглость — бросить вызов Риму.
И он указал большим пальцем правой руки вниз — знак добить поверженных. Толпа одобрительно заревела.
— Pollice verso! Добей его! — в унисон вопили зрители.
Фракийцы быстро подошли к лежавшим на песке еще живым самнитам и короткими точными ударами мечей перерубили им шеи.
А за «кулисами» ланиста из капуанской школы рвал на себе остатки рыжих волос.
— Я разорен... разорен, — причитал он.
И из его бесцветных глаз текли самые настоящие слезы.
А из перерезанных глоток побежденных гладиаторов текла самая настоящая кровь...
Друз с улыбкой на лице принял от Вителлия чек на тысячу ауреев. Но радовался он не столько деньгам, сколько победе своих любимых фракийцев. Флакк хотел расплатиться с Сабином, но тот удержал его.
— Подожди, — сказал он. — Может, еще сыграем.
— Как хочешь, — пожал плечами патриций. — Я готов. Должна же Фортуна и ко мне повернуться.
Между тем служители амфитеатра убирали с арены трупы, африканские мальчики опять бороздили своими граблями песок, устраняя следы крови. Все ждали следующего номера.
Глава VII
Рыболов
Распорядитель вновь выбежал на средину и громко объявил, в восторге всплескивая руками:
— А сейчас, уважаемая публика, перед вами выступят знаменитый и непревзойденный мирмиллон Кронос из школы Эмилия и непобедимый ретиарий Гермес, краса и гордость Фессалии!
Имена эти много чего говорили знатокам — а таковых в амфитеатре было большинство, поэтому толпа отчаянно завопила, предвкушая первоклассное зрелище.
Под рев труб на арене появились оба гладиатора.
Мирмиллон — тяжеловооруженный воин, в панцире, со щитом и мечом, в высоком шлеме с изображением рыбы на забрале, и ретиарий — голый, в одной только набедренной повязке, с трезубцем и сетью в руках. Высокий, стройный, мускулистый, с блестящей смуглой кожей он вызвал вздох восторга на трибунах, хотя, конечно, Кронос — это свой, а тот — гастролер из Греции. Но его слава успела уже дойти и до Рима, а потому обоих встретили громкими криками, поровну разделив симпатии.
— Ну, друзья, на кого ставите? — спросил Друз, нервно подергиваясь. — Я бы предпочел мирмиллона.
— Приму, пожалуй, — сказал Пизон. — Тысяча, один к одному.
— Мелко играешь, — улыбнулся Друз. — Ладно, идет.
Флакк повернулся к Сабину.
— А ты, трибун?
Тот пожал плечами.
— Выбирай ты, достойный Флакк.
— Ну, пусть будет мирмиллон. Друзу сегодня везет, надо следовать его примеру. Тысяча, идет?
— Хорошо, — согласился Сабин без особого интереса.
Между тем представление противников закончилось, они взмахами своего оружия приветствовали публику и изготовились к бою.
По сигналу труб поединок начался.
Мирмиллон сразу устремился в атаку, выставив меч вперед; фессалиец отступал. Кроносу тяжело было преследовать подвижного противника, и он остановился, переводя дыхание. Гермес качнул сетью, широко улыбнулся и запел:
Nonte peto, piscem peto,
Quid me fugis, galle?
He убегай так быстро, ибо
Не ты мне нужен, друг, а рыба!
Эта песенка-дразнилка уже несколько веков постоянно звучала в римских амфитеатрах, когда схватиться один на один предстояло ретиарию — вооруженному сетью и трезубцем, на манер рыбака, и мирмиллону, на шлеме которого была изображена рыба. И — непонятно почему — она всегда приводила в ярость «рыбу» и привлекала Симпатии публики к «рыболову».
Так случилось и на этот раз. Трибуны одобрительно захохотали, а мирмиллон, покраснев от злости, снова бросился в атаку.
Теперь уже ретиарию пришлось туго. Он с трудом уворачивался от ударов и забыл даже о своей сетке.
