«Твой отец проиграл. Каково быть неудачником?» Каждая такая фраза острым лезвием вонзалась в живую плоть.
Учитывая все это, мое заявление о намерении стать губернатором явилось для Марии катастрофой, в которой обрушится вся ее жизнь. Все прежние страхи и огорчения нахлынули с новой силой; вот почему она задрожала и залилась слезами.
Я прижал Марию к себе, стараясь успокоить. У меня в голове носились самые разные мысли. В первую очередь, разумеется, шок от вида того, как Марии больно. Я знал, что в прошлом ей довелось перенести много драматичных событий, однако полагал, что все это осталось позади. Когда я познакомился с Марией, она была полна жизни, возбужденной жажды познать мир. Ей не нужно было теплое местечко на Капитолийском холме, она была бунтарем. Вот почему Мария решила стать ведущим телевизионных новостей, работать в прямом эфире перед телекамерой, и делать это хорошо. Ей не хотелось, чтобы ее считали просто одной из Кеннеди, она хотела быть Марией Шрайвер – женщиной, которая брала интервью у Кастро, Горбачева, Теда Тернера, Ричарда Брэнсона. Тогда я думал: «Я абсолютно такой же, это у нас общее! Мы оба хотим достичь совершенства, стать неповторимыми, выделяться из толпы». Впоследствии, когда мы стали более серьезными, я чувствовал, что какую бы ни поставлю перед собой цель, кем бы ни захочу стать, Мария будет той женщиной, которая поможет мне этого добиться. И я также чувствовал, что и сам помогу ей добиться всего, чего она только пожелает.
Но, если честно, о политике речи никогда не было. Как раз наоборот. Когда мы с Марией познакомились, ей был двадцать один год, и она была крепко убеждена в том, что ей нужен мужчина, не имеющий никакого отношения к политике. И вот ей встретился я, парень из глухой австрийской деревушки, с накачанными мышцами, чемпион по культуризму, мечтающий попасть в Голливуд и стать кинозвездой, а также разбогатеть на торговле недвижимостью. Она подумала: «Замечательно! Это уведет нас бесконечно далеко от Вашингтона и политики». Но сейчас, почти тридцать лет спустя, жизнь описала полный круг, и вот я уже говорил: «Что ты думаешь о том, чтобы мне принять участие в выборах?» Неудивительно, что Мария расстроилась. Только сейчас до меня дошло, что ее и раньше мучили подобные мысли, но я ничего не замечал.
В эту ночь я лежал в постели и думал: «Господи, так ничего не получится. Если Мария не увлечется этой мыслью, нечего и говорить о том, чтобы принимать участие в избирательной кампании». Ни за что на свете я не собирался причинять своей жене такую боль.
Но я так и не сказал Марии о том, что уже договорился появиться в передаче Джея Лино. В тот день, когда было официально объявлено о досрочных выборах, я случайно столкнулся с продюсером «Вечерних новостей» в парикмахерской. «Будете вы участвовать в выборах или нет, мне бы хотелось, чтобы впервые вы заговорили об этом в моей передаче», – сказал он. Я тогда подумал: «Если я действительно приму участие в выборах, вот лучший способ объявить об этом». И я согласился, после чего мы договорились о дате: 6 августа, среда, за три дня до последнего срока регистрации кандидатов.
Та ночь выдалась тяжелой. Слезы, вопросы, немного сна лишь под утро. «Если Мария не хочет, чтобы я это сделал, значит, мы просто это не сделаем», – решил я. Это означало, что мне придется отказаться от сложившегося у меня в голове образа, что будет крайне трудно, поскольку он уже успел закрепиться в сознании. Я должен буду отключить автопилот и вручную возвращать самолет обратно на аэродром.
На следующее утро я сказал Марии:
– Борьба за президентское кресло для меня – не самое важное в жизни. Самое важное – это семья. Самое важное – это ты, и если для тебя мое решение непосильная ноша, значит, мы от него отказываемся. Я просто хочу сказать, что сейчас представилась замечательная возможность, и я считаю, что Калифорния заслуживает лучшей участи…
– Не надо, – остановила меня Мария. – Это будет ужасно. Я не хочу, чтобы ты с этим связывался.
– Ну, хорошо, тогда все кончено. Я не буду участвовать в выборах.
Вечером за ужином Мария объявила детям:
– Все должны поблагодарить папу, потому что он сегодня принял решение, благоприятное для всей нашей семьи: он не будет бороться за губернаторское кресло. Потому что папа хотел участвовать в выборах.
Разумеется, все дети заговорили разом, высказывая свое отношение. «Спасибо, папа», – сказал один. А другой заявил: «А это было бы просто классно – стать губернатором. Ого!»
В течение следующих нескольких дней произошли разные события. Во-первых, Джей Лино позвонил, напоминая о моем обещании, и я счел своим долгом ответить, что, скорее всего, не буду участвовать в выборах. «Ничего страшного», – сказал он. О моем предполагаемом участии в губернаторской гонке ходило столько слухов, что Джей понимал, что в любом случае ему гарантирована большая аудитория. – Вы будете у меня в программе первым гостем».
Тем временем Мария переговорила со своей матерью, и та очень расстроилась. Юнис и Сардж верили в меня и постоянно призывали заниматься общественной деятельностью. Больше того, после того как в июне я заявил журналистам, что подумываю об участии в выборах, Сардж прислал мне письмо следующего содержания: «Я бесконечно счастлив. В настоящий момент я не вижу никакого другого человека, который лучше подходил бы для этой должности. Знай, что если бы я жил в Калифорнии, то впервые в жизни проголосовал бы за республиканца!» Что касается Юнис, то у нее всегда было стремление заниматься общественной деятельностью, и при этом она обладала силой воли двигаться дальше после поражений и трагедий. Мария всегда шутила: «Я вышла замуж за собственную мать». Поэтому теперь, когда Мария сказала матери, что не хочет, чтобы я участвовал в выборах, та посоветовала ей не лезть не в свое дело. «Что с тобой случилось? – спросила она у дочери. – В нашей семье мы, женщины, всегда поддерживаем мужчин, когда те собираются что-то сделать!» Разумеется, я не присутствовал при этом разговоре, но позднее Мария мне его пересказала. «И, кстати, – добавила ее мать, – когда у мужчины есть честолюбие, чтобы принять участие в выборах, это нельзя сбрасывать со счетов. Если ты сейчас остановишь Арнольда, он не простит тебе этого до конца дней своих. Так что не жалуйся. Соберись с силами и помоги ему».
Все это время я практически ежедневно подолгу беседовал со своим другом Диком Риорданом, бывшим мэром Лос-Анджелеса. Он со своей женой Нэнси жил меньше чем в миле от нас. Как и я, Дик был умеренным республиканцем. В прошлом году на губернаторских выборах он выдвигал свою кандидатуру от Республиканской партии, но проиграл первичные выборы. Многие ожидали, что сейчас он примет участие в досрочных выборах, и у него были очень неплохие шансы одержать победу. Его прошлые избирательные кампании проводил Майк Мерфи, великолепный мастер своего дела, и сейчас Дик снова пригласил его. Однако затем пошли слухи о том, что Дик перестал ходить на политические собрания и вместо этого играет в гольф.
Я позвонил ему и спросил, в чем дело. Потом сказал: «Скорее всего, я в выборах участвовать не буду, но если я не выставлю свою кандидатуру, то готов поддержать твою».
Поблагодарив меня, Дик пригласил нас с Марией поужинать к себе домой в Малибу. За ужином все разговоры были о том, участвовать ли Риордану в выборах. Именно тогда я впервые заметил, что позиция Марии несколько смягчилась.
– Арнольд уже практически решился было принять участие в губернаторской гонке, – сказала она, – но затем отказался от этого, потому что мы были против.
– Порой приходится принимать трудные решения, – добавил я. – Но я рад, что решил не участвовать в выборах.
Мария повернулась ко мне:
– Понимаю, что тебе это далось нелегко. Но, в конечном счете, надо принимать те решения, которые хочешь принять, и делать то, что хочешь делать.
Ее слова окончательно сбили меня с толку. Неужели Мария давала мне понять: «Когда ты сообщил мне о своем решении, я опешила от неожиданности, но теперь мне уже лучше»?
За ужином Дик пригласил меня выйти вместе с ним на террасу. Ткнув меня легонько в живот, он сказал:
– Ты должен выставить свою кандидатуру.
– Что ты имеешь в виду?
– Будь откровенен с самим с собой. У меня в груди нет того пламени, что есть у тебя. – Дику было уже
