Они немало удивили озерских, потому что Мэнгэн славился своими тонями, богатыми уловами, и никто толком не знал, какая причина заставила рыбаков бросить эти тони. Возглавлял артель неводчиков Американ Ходжер, с которым Токто был немного знаком.
— Коряжины на ваших тонях засели? — спросил Токто, поздоровавшись с приехавшими.
— Может, и коряжины, — не очень дружелюбно ответил Американ. — Чего интересуешься?
— Хотел помочь их убрать.
— Иди убирай.
— Нехорошо поступаешь, Американ, у своих тони отбираешь.
— Потеснитесь.
— Нам не жалко места, рыбачь. Только видишь, сколько тут неводов.
— Вижу, не слепой.
Токто так и не узнал, почему мэнгэнские рыбаки бросили свои тони, да и допытываться ему не хотелось. «Пусть рыбачат», — сказал он своим озерским, которые начали было роптать. Но недолго удалось Американу скрывать свою тайну. На второй день из Малмыжа приехал торговец Терентий Салов, он забрал весь улов мэнгэнцев и увез к себе.
«Так вот оно что! Они на русских кету ловят, — догадался Токто. — Интересно, сколько им торговец муки и крупы отпустит?»
Через несколько дней к мэнгэнцам приехали двое русских и на месте начали засаливать весь их улов. Токто все свободное время следил за их работой.
«Мы юколу вялим, а они солят, — размышлял он. — Что вкуснее? Юкола должна быть вкуснее, она на ветру со всякими травяными, цветочными запахами, солнцем опаляется, а соленая должна быть горькой, уж слишком много соли сыплют».
Однажды, когда он наблюдал за работой русских, к нему подошел Американ, опустился рядом на песок.
— Научиться хочешь солить? — спросил он.
— Нет, незачем этому учиться, — ответил Токто.
— Ловко они придумали, говорят, соленая кета никогда не портится.
— Только как ее есть?
— Едят, привычные они к соленому.
— Зачем им столько кеты?
— Что ему, богатому? — с завистью проговорил Американ. — На железных лодках в город отправляет. Перепродает дороже.
— Тебе этот брюхастый сколько муки и крупы обещает?
— Мало, он много не даст.
— Но сколько? Сколько за кетину дает?
— За кетину? Э-э, Токто, чего ты захотел! Он расплачивается не за кетину, а только за десяток кетин, понял?
— Зачем тогда ему отдаешь улов? Из десяти кетин сколько юколы выйдет, сколько обуви и одежды! Правильно я сделал, что отказался ему ловить.
— Я тоже больше не буду ему ловить, — грустно проговорил Американ. — На этом не разживешься, надо талисман найти, только талисман поможет разбогатеть.
— Ты что, богатым собираешься стать?
— Талисман буду искать, — уклонился от прямого ответа Американ и вдруг схватил за руку Токто: — Смотри, Баоса Заксор идет, ко всем приглядывается. Знаешь, кто это?
Токто знал, что перед ним отец Идари, знал он его по рассказам Поты, но сам видел впервые.
— Это отец Пиапона, из Нярги, у него самую младшую дочь украл и увез один молодой охотник. Злой старик, не хотел бы я быть на месте того молодого охотника, ею ждет смерть. Всей семьей он ездил по Амуру, искал беглецов, потом, я слышал, умерла его жена, а хулусэнский великий шаман запретил преследовать дочь.
Токто хотелось как можно больше узнать о Баосе, но он побоялся расспрашивать, чтобы ненароком не выдать свою тайну. Ему было ясно, что старик, несмотря на запрет шамана, на свой страх и риск продолжает поиск Поты, что его названому брату по-прежнему угрожает смерть.
Баоса шагал по сыпучему песку, тяжело переставляя ноги, ни на что окружающее не обращал внимания, ни с кем не заговаривал, даже не посмотрел на столь необычное для нанай занятие — соление кеты.
«На вид не определишь, злой он или нет», — подумал Токто.
Баоса, не взглянув на Токто с Американом, прошел мимо. Перед ним стояли выстроенные детьми из мокрого песка дома, а вокруг домов лежали всякого рода ракушки, сияя и переливаясь перламутровым нутром, стояли высохшие ветки, олицетворявшие деревья в этом песчаном стойбище. Все это селение было отгорожено высокой песчаной стеной с двумя выходами с набережной стороны, и все мальчишки и девчонки, принимавшие участие в игре, заходили в селение или выходили из него только через эти ворота. Взрослые стороной обходили песчаное стойбище и прикасались к нему в редких случаях, когда ребятишки забывали разрушить на ночь свою постройку. Песчаное селение было однодневным селением, и как бы оно ни было красиво построено, требовалось уничтожить на ночь, иначе ночью злые духи могли по следам пальцев разыскать детей; связываться же со злыми духами никому не хотелось.
В свободное время Токто часто приходил в песчаное стойбище, смиренно становился у ворот и громко спрашивал разрешения войти. Ребятишки с радостью встречали его, они знали, что Токто никогда не явится без подарков, и всегда оказывались правы: Токто приносил то горсть спелого шиповника, то живых раков и всяких ракушек, которые невод вытаскивал со дна Амура, то живых рыбешек в берестяной чумашке. Подарки Токто предназначались всем жителям песчаного стойбища, и поэтому они складывались в большом доме в центре селения.
А Баоса шел прямо по игрушечному стойбищу, которое только что покинули ребятишки: родители позвали их поесть.
«Неужели не свернет? Видит же, что это дети играют», — думал Токто, глядя в спину старика.
Баоса перешагнул песчаную стену, наступил на очаг, потом на большой дом, где лежали подарки Токто, и Токто услышал, как захрустели ракушки под ногами Баосы.
— Ты чего скрипишь зубами? — спросил Американ.
И тут только понял Токто, что он слышал не хруст раздавленных ракушек, а скрип собственных зубов.
— Как ты думаешь, куда мог спрятаться тот молодой охотник, который украл дочь Баосы? — вновь спросил Американ.
«Ох, злодей, злой старикашка! Сердца у тебя нет!» — кричала душа Токто вслед Баосе.
— Ты чего так переменился? Рассердился на кого, что ли? — изумился Американ, взглянув в лицо собеседника.
— Злой человек этот старик, очень злой!
— Я же говорил тебе.
— Теперь я сам вижу.
— Как видишь? На спине, на затылке его злоба? — усмехнулся Американ, довольный своей шуткой.
— Ты не видишь, как он растоптал песчаное стойбище детей?
— Вижу, ну и что?
— Злой он человек.
— Это потому, что детские игрушки растоптал?
— Да, потому! Ты бы стал нарочно топтать детские игрушки?
— А он, может, не видел…
— Как не видел? Он не слепой!
— Странный ты человек, Токто. Если я сейчас растопчу все эти домишки и игрушки, выходит, я тоже злой человек?
— Этого никто не сможет сделать, у кого есть сердце, понял?
