шаман.
Гара принял с его рук чашечку и выпил. Вторым помощником шаман выбрал Хорхоя, в обязанности которого входило носить бубен шамана, подогревать вовремя, чтобы он звонче гремел.
Шаману сообщили, что итоа построен, мугдэ находится на месте, и он начал одеваться. Гара подал ему халат из китайского шелка, пояс, тяжелый, расшитый передник, яркие рукавицы и шапку с рогами.
Богдано одевался не спеша, он знал, что народ следит за каждым его движением, что некоторые любопытные пытаются даже запоминать, каким узлом он завязывает завязки передника. Два десятка лет Богдано считается великим шаманом, два десятка лет он один из всех амурских шаманов имеет право носить шашку с рогами, знак великого шамана, но до сегодняшнего дня он не может избавиться от тщеславия. Стоит ему заметить в глазах людей страх, восторг и зависть некоторых молодых, и вдруг он будто молодеет, голос звенит, мускулы ног и рук твердеют.
Шаман взял посох, выпрямился и пошел к двери. За ним шли помощники. Когда шаман переступил порог, под ноги ему бросили горящую головешку. Он переступил через нее и важно пошел в итоа. Зашел он в последнее жилище души Баосы с восточной стороны, со стороны Жизни. В итоа стоял столик с едой и водкой. Хорхой подал шаману подогретый бубен, и он запел первую обрядовую песню.
Богдан стоял возле итоа, слушал песню и даже слов не мог разобрать.
Первая песня шамана была короткая, после нее Богдано подкреплялся, ел и пил, потом спел вторую песню и опять закусил, спел третью песню, выпил поданную Полокто чашечку, взял посох и вышел из итоа. И опять люди бросали ему под ноги головешки, и он, перешагивая через них, возвратился в дом.
Гара с Хорхоем шли за ним и тоже перешагивали через головешки. «Это они очищаются от прилипших к ним злых духов», — объяснял Богдану незнакомый охотник.
Шаман подошел к нарам и встал на колени перед пане, отбил поклоны. Полокто с Пиапоном опять стали угощать его.
«Почему он не пьянеет? — думал Богдан, глядя, как шаман выпивает водку. — В лодке сидел, когда ему подали первую чашечку, с того времени он пьет да пьет. Крепкий на водку, что ли? Может, за него его саваны пьют?»
Гара помог шаману раздеться и вышел на свежий воздух.
— Сказал, ничего нет трудного, а на самом деле стой подле него, одевай да раздевай, — жаловался он.
— Зато ты жена шамана, — сказал кто-то. — Почетно.
Богдан зашел в дом, когда шаман зачем-то бил посохом по рогатой шапке.
— Это он пробует, крепка ли шапка, хорошо ли сидят рога, — объяснили ему.
Шаман надел шапку и вышел из дому. Ему опять бросили под ноги горящие головешки. Возле итоа висела медвежья шкура, шаман три раза ударил посохом по ней.
— Это он гонит чертей, — сказали в толпе.
Шаман, Полокто, Пиапон, Дяпа и Калпе вошли в итоа, они каждый раз входили и выходили только через проход Живых. Полокто запел песню главы семьи, его сменил шаман. А в это время Холгитон с северной стороны итоа воткнул тороан — тальник с тремя развилками и прикрепил на нем птичье гнездо, в гнездо положили вынесенное из дому пане.
Закончив песню, шаман вышел из итоа, его за пояс держал Калпе. За Калпе вышел Полокто с ведром боды.
Шаман медленно, торжественно подошел к тороану с гнездом, три раза ударил в бубен и запел:
— Кэку! Кэку! Кэку! Панямба иэку!
Народ плотно обступил итоа, все внимательно слушали песню шамана. Полокто с Пиапоном стояли рядом.
Шаман вдруг замолчал. Полокто встрепенулся, поднял ведро с бодой и вылил под тороан — тальник. Шаман внезапно прыгнул на тороан, но его крепко держал за пояс Калпе. Шаман упал и громко вдохнул в себя воздух: «Э-э-э-пп!» Калпе помог ему подняться, и шаман поспешил в итоа, вошел с западного входа Мертвых и наклонился над мугдэ. Калпе ударил его кулаком по спине, и шаман выдохнул: «П-п-а-а-ф- ф!»
Полокто вошел в итоа с входа Жизни, вытащил из грудного кармана завернутые в тряпицу царские рубли и положил в берестяной короб, в котором шаман хранил свои вещи.
А Богдано встал перед мугдэ на колени и запел новую песню.
— Шаман перенес душу из пане в мугдэ, — говорили в толпе. — Теперь, молодые охотники, покажите, кто сильнее и проворнее всех.
Шаман сделал небольшую передышку, выпил, выкурил трубку, спел другую песню и пошел отдыхать в дом. За ним последовали толпой молодые охотники. Богдан шел со всеми вместе, он тоже решил попытать счастье. Шаман вошел в дом, сел на нары, устало снял с себя шапку с рогами и подбросил над молодыми охотниками. Богдан потянулся за падающей шапкой, его подтолкнули, он тоже толкнул кого-то; кто-то стукнул локтем ему в правый глаз. Богдан зажмурился. Его тут же оттерли в сторону.
— Есть! Я взял! — закричал кто-то.
— Нет, я! Я первый подпрыгнул, раньше тебя схватил, — сказал Ойта.
Молодые охотники стали вырывать друг у друга шаманскую шапку.
— Дайте сюда, — потребовал шаман. — Пусть останутся эти двое ловких молодых охотников. — Шаман взял шапку и, когда все расступились вокруг двух молодцов, подбросил шапку. Шапка взлетела, сверкнув рогами, охотники подпрыгнули, но длиннорукий Ойта первым схватил шапку за рога.
— Наши взяли! Ойта первый! — закричали вокруг. — Ойта будет самым удачливым охотником!
«Ну вот, Ойта будет самым удачливым охотником, а меня чуть глаз не лишили», — посмеиваясь, подумал Богдан, выходя со всеми молодыми охотниками из дома. Молодежь потекла ручьем на песчаный берег Амура, на игрища. За ними пошли пожилые охотники, потянулись старики, им хотелось посмотреть на сегодняшнюю молодежь, вспомнить свои молодые годы, сравнить свое поколение с нынешним. Холгитон догнал Богдана, взглянул на синяк на правом глазу и засмеялся:
— В удачливые охотники лез? Из двадцати, тридцати молодых один должен стать удачливым, счастливым. Ничего, сейчас в играх победишь. Меня в молодости никто не мог победить в эриэмбури.[73] У меня легкие, наверно, большие были, я дольше всех бежал. Если ты побежишь, не старайся всех обогнать, тут главное дольше кто кричит и дальше пробежит, — Холгитон помолчал и добавил: — А деда твоего хорошо провожаем в последнюю дорогу, теперь мы с ним увидимся только в буни. Я расскажу ему про тебя, он будет очень рад.
Молодежь начала разбиваться по группам, одни собирались участвовать в борьбе, другие в перетягивании веревки, а самые сильные столпились вокруг наковальни Годо. Сюда и потянулись старики. Холгитон тоже приблизился к ним.
— Здесь все Мэргэны-Баторы, — сказал он уважительно. Оглядев рослых молодых охотников, добавил: — Не вижу среди них нового Кусуна. Вот кто был силач! Груженую нарту, когда собака отказывалась тащить, брал на плечи и нес по пояс в снегу. Это был силач!
— Да, Кусун был сильный, — поддакнули несколько стариков, сидевшие тут же на мягком теплом песке.
Молодые охотники молчали, косились на тяжелую наковальню, опоясанную веревкой. Кто же первый начнет? Никто не хотел первым показать свою силу.
— Храбрых тоже нынче маловато, — сказал кто-то из стариков.
Богдан никогда не поднимал эту наковальню, он только приблизительно представлял ее вес. Ее требовалось не поднимать, а швырять. Рослый, костистый Ойта подошел к наковальне, встал, широко расставив ноги, поднял одной правой рукой наковальню, раскачал между ног и швырнул. Наковальня пролетела шага на три. Старики загалдели.
— Затравку даст.
— Нет, он тут не будет победителем.
— Это не шапку шамана ловить.
Шагах в тридцати от этой группы молодые женщины затеяли свою игру — чомиавори. По команде несколько девушек начали прыгать на одной ноге по кругу. Скачут девушки под хохот женщин, подруги их кричат, подбадривают. Сами девушки заливаются смехом и в изнеможении падают на песок.
