«Большой, совсем большой, — думала Идари, разглядывая сына, откинув назад голову. — Высокий, красивый. И совсем как чужой».
Идари с Потой каждый день по многу раз виделись с сыном, но говорили они очень мало, хотелось родителям о многом сказать сыну, но каждый раз они с удивлением сознавались, что говорить им было не о чем, как бывает при встрече с малознакомым человеком.
— Что же делать, он уже взрослый, самостоятельный, — говорил Пота жене. — Все дети такие. Вспомни себя.
Может, и прав Пота, но Идари не хочет этому верить, для нее Богдан всегда останется младенцем, подростком, таким, каким ушел к деду. Сейчас она закидывает назад голову, когда заглядывает в глаза сына, но он все же маленький, совсем еще маленький. Но почему же тогда так трудно с ним разговаривать?
Идари с молодыми людьми обогнула большой дом. Здесь женщины варили, жарили, они целый день не отходили от котлов.
— Выпить не хотите? — спросила Идари.
— Мы не пьем, мама, — ответил Богдан, усаживаясь на циновку.
— Какие вы охотники. Потому и на состязаниях не побеждаете.
Идари принесла столик, наставила на него разную еду и села рядом с сыном.
— В итоа ночью дикого не будет? — спросил Хорхой.
— Если жива была бы бабушка ваша, она должна была переночевать с мугдэ, — ответила Идари.
— А теперь кто?
— Мы с матерью Гудюкэн.
— Нам можно? — спросил Богдан.
— Почему нельзя? Можно. Вы же семь лет рядом с пане спали.
«И последнюю ночь поспим рядом», — подумал Богдан.
Молодые люди насытились, и Хорхой пошел искать сверстников, пообещав вернуться спать в итоа.
— Сколько дней мы рядом находимся, а так мало слов сказали, — начала Идари. — Почему это, сын?
— Не знаю, мама.
— Мы в год раз, два только видимся, а сколько всякого бывает в нашей жизни. Мы не знаем о тебе и ты не знаешь о нас.
— Почему не знаю? Знаю.
— Мне, сын, все время кажется, что ты сторонишься нас.
— Нет, мама, ты не права. Я ухожу потому, что вы молчите и мне нечего говорить. При первой встрече вы рассказали, как дядя Токто с тетей живут, как Гида с женами и детьми, а я все рассказал о себе.
— Не все, сын. Ты уже взрослый, дяди и тети говорят, будто ты самый богатый жених на Амуре. Где твоя невеста?
Богдан покраснел, достал трубку и закурил.
— Нет у меня невесты, — сказал он тихо, оглядываясь вокруг.
— Что, девушек не стало на Амуре?
— Я не хочу жениться.
Он курил и думал, что все его сверстники давно уже женаты, имеют детей. Если бы не Мира, он возможно тоже женился на какой-нибудь девушке и на радость матери имел бы уже ребенка. Но Мира… Об этом разве расскажешь кому? Об этом никто не должен знать. Ни одна душа, кроме него и деда, который послезавтра совсем уйдет в буни и унесет его тайну.
— Идари, ты это с каким молодым человеком здесь уединилась? — спросила Агоака, выходя из-за итоа.
— Нашла, ты вот попробуй найди такого, — засмеялась Идари.
— Такого не найти, он самый богатый жених, он может любую красавицу купить.
Агоака после игрищ еще выпила со старухами в большом доме.
— Он и Хорхой собираются с нами в итоа ночевать, — сказала Идари.
— Это хорошо, деду не будет обидно.
Агоака вошла в итоа, расстелила постель, предназначенную для пане, и уложила мугдэ. Рядом постелила для себя с Идари и для юношей. Когда она ушла в дом, Богдан вошел в итоа и лег. Рядом села Идари и закурила.
— Предпоследнюю ночь мы с ним, — сказала она.
Богдан смотрел в щель между циновками, видел большой отрезок черного неба со звездами, но звезды «колеса неба» не было среди них. Она была где-то в стороне. Богдан вспомнил ночевку с дедом под открытым небом, как он воткнул в его изголовье маховик, на острие которого светилась звезда «колесо неба».
— Проводим деда, — продолжала Идари. — И ты мог бы вернуться к нам, с нами жить.
— Не знаю, мама, надо подумать.
И Богдан думал, думал не первый день о возвращении в родную семью. Он не против вернуться к матери и отцу, хотя и самостоятельный он человек. Но возвращаться на Харпи ему не хотелось. Он привык к Нярги, и ему трудно было покинуть это стойбище, трудно было расстаться с новыми друзьями в Нярги, Мэнгэне, с русскими в Малмыже. А самое главное, в Нярги он узнавал все события, которые происходили где-то на стороне и приходили на Амур. Нет, Богдан не мог покинуть Амур. С этими мыслями Богдан незаметно уснул.
Утром его разбудил поцелуй матери. У него сладко защемило сердце: давно мать так не будила его.
Богдан вышел из итоа, и тут показался шаман во всем одеянии с шапкой с рогами на голове. Богдан выхватил головешку из-под котла и бросил ему под ноги. Шаман переступил головешку, вошел в итоа и несколько раз сильно ударил в бубен. Агоака подняла мугдэ, посадила и подперла подушками. Подошли старушки.
Шаман запел песню и, окончив ее, ушел в дом. Гара с Хорхоем, сонные, невыспавшиеся, следовали за ним.
Женщины начали готовить угощение. В самом большом котле варили фасоль, в другом сою, в третьем мясо, в четвертом кашу из риса, в пятом кашу из пшенки. Задымили костры возле итоа. Молодежь собралась на берегу реки, начались игры, состязания. Состязания начали бегуны по кругу. Пять юношей встали в ряд, по сигналу, вдохнув в легкие воздух, с криком бросились бежать. Первые сошли с круга, пробежав саженей двадцать-тридцать. Другие обогнали их на саженей восемь-десять и тоже сошли. Только победитель пробежал весь круг. После первой пятерки бежала вторая, третья. Богдан с Хорхоем, которого до полудня освободил шаман, бежали в одной пятерке. Хорхой сошел раньше Богдана и оправдывался:
— Разве это бег? Ну сколько у человека хватит воздуха в легких? Нет, это не бег.
В конце состязания бежали только победители предыдущих забегов. Среди них был Гара, он и одержал победу, пробежав полтора круга.
— А легкие у нынешних людей сузились, — говорили старики.
— Да, меньше стали. В наше время по три круга бегали.
Старики с утра уже были навеселе.
Ойта подбирал в свою команду дюжих молодых охотников, он решил сегодня взять верх над Хэлгой Оненко на перетягивании веревки. Хэлгэ тоже собирал своих верховских юношей, и вскоре обе команды стояли друг против друга. Холгитон стоял между ними и держался за слегка натянутую веревку.
— Напрягитесь! — скомандовал он. — Ловчее возьмитесь. Тяните!
Холгитон опустил веревку. Но обе команды как бы застыли, ни одна не могла перетянуть другую. Зрители кричали, надрывали глотни.
— Ойта! Эй, Ойта, не срами сегодня нас!
— Хэлгэ! Хэлгэ! Где твоя сила? Где твои ноги и спина, которые поднимали якорь железной лодки?
