— Выходит, охотник уже находится в зависимости от торговца. Какой же это свободный человек?
«Верно ведь, как это я не мог сам разобраться в этом», — подумал Богдан.
— Чтобы освободиться охотникам, они должны уничтожить этих пауков-торговцев, а их можно уничтожить, когда уничтожишь власть белогвардейцев. Понимаешь, какая это цепочка?
На следующий день с утра потянул сильный ветер с лимана, и к вечеру закружила пурга. Тайга загудела, застонала, словно раненый зверь. Темная ночь раньше времени опустилась на землю, под ее покровом партизаны подошли к фортам, стоявшим на сопке над крепостью Чныррах, и заняли исходные позиции. Форты были окружены со всех сторон, партизаны ждали сигнала атаки.
Богдан с десятью охотниками лежал через дорогу, ведущую через сопку из Николаевска на побережье, в каких-нибудь двадцати шагах от стен форта. Он знал расположение огневых точек, казарм: разведчики Семена Павлученко давно прощупали эти форты, они знали даже, сколько солдат и офицеров охраняют их.
Богдан лежал, прижимая к груди гранату, холодный металл согрелся и приятно грел озябшие руки. Богдан теперь не боялся гранаты, но совсем недавно он стороной обходил ее, увидев на поясе убитого солдата. Скоро прозвучит сигнал, и Богдан метнет ее в ворота крепости, и партизаны пойдут в атаку. Пойдут под пули. Противно все же, когда душа сжимается, как голодный желудок, при свисте пули над головой! К этому, пожалуй, трудно привыкнуть. А Федор Орлов говорил, что можно привыкнуть. Федор Орлов… Неужели его замучали? Неужели убили?
— Скоро или нет? Стрелять так стрелять, чего лежим?
«Это Акунка. Ничего — подождешь. Когда пули засвистят возле уха — не очень-то будешь храбриться. Пулемет, наверно, будет стрелять. Страшно все же. Так холодно, а как подумаешь о пулемете, еще холоднее становится».
— Акунка, патронов не жалей, всем передай так, — сказал Богдан. — Больше шума надо, чтобы напугать солдат.
Жалко патронов, сколько зверей можно было бы убить.
— Не жалеть! Такой приказ командира.
Акунка еще что-то бормотал, но Богдан не слышал его, снежный заряд ударил ему в лицо, ослепил и оглушил. Но он все же вскочил на ноги и метнул гранату в ворота. Партизаны молча побежали к стене, по сугробам вскарабкались на нее и открыли беспорядочную стрельбу. Богдан спрыгнул со стены в чернеющую глубину, не удержался на ногах после падения и зарылся лицом в жесткий снег. Кругом палили винтовки, где-то впереди строчил пулемет. Богдан опять почувствовал, как внутри него что-то сжимается в комок. Он встал и побежал вперед, где строчил пулемет. Ноги совсем ослабли и подгибались. Он выстрелил раз, выстрелил второй раз и неожиданно почувствовал, как силы вернулись к нему, исчез страх, ноги больше не подкашивались.
— Стреляйте! Бейте! — закричал он и опять выстрелил в чернеющее здание казармы. Он подбежал к казарме, прижался к стене. Пулемет перестал стрелять. Слева, справа партизаны кричали «ура!». Богдан растерянно стоял под окнами казармы. «Как стрелять, куда стрелять? Кругом свои кричат», — подумал он и, чтобы свои, с той противоположной стороны, услышали, закричал: «Ура! Ура!»
Его одинокий голос потонул в вое ветра, его не поддержали остальные охотники. Выстрелы прекратились.
Богдан с двумя охотниками обогнул угол и лицом к лицу столкнулся с каким-то человеком.
— Ты кто? — спросил он. — Партизан?
— Партизан, — услышал он ответ.
Человек бочком отошел от стены и вдруг побежал в темноту, вниз в сторону крепости Чныррах. Богдан видел его чернеющую на снегу фигуру и выстрелил. Человек упал. Богдан подбежал к нему, нащупал на плечах погоны.
Кто-то поднял большой факел, обозначавший, что форт захвачен. На соседнем форту подняли такой же факел.
Богдан положил труп солдата возле дверей. Здесь он встретился с Кирбой. Вдвоем они устроили перекличку отряда — все были в сборе. Партизаны забили разбитые окна сеном и расположились на ночлег в солдатской казарме.
Кирба с Богданом и Данилов лежали рядом. Богдан ворочался с боку на бок и не мог заснуть. Он вспоминал короткий бой, вспоминал обуявший его страх и как он избавился от него. В глубине памяти где-то зацепилось чье-то поучение: «Когда охватит страх, то стреляй, гром выстрела развеет страх». Кто же говорил? Когда и где? Могли это говорить только взрослые: отец, Токто, большой дед… И Богдан вспомнил! Он вспомнил Баосу, рыбную ловлю, как дед учил его метать копье, его рассказы о клиньях грома, о злых и добрых духах. Он вспомнил, как ночью ходил к могилам и как дрожал от страха.
«Точно так же, как сегодня, — мысленно усмехнулся Богдан. — Как прав дед! И откуда он это знал, когда сам не был на войне? Надо кричать, надо стрелять и стрелять, тогда страх не влезет в твою душу».
Богдан чувствовал, что Кирба с Даниловым тоже не спят.
— А я так и не заметил, как прошел бой, — сказал Кирба.
— Ничего, завтра постреляешь еще, — ответил Данилов. — Завтра крепость под нами будем брать. Утром мы им сюрприз преподнесем, из орудий отсюда ударим.
— Из пушек?
— Да.
— Они же не стреляют. Почему белые не стреляли?
— Это мы знаем, — засмеялся Данилов. — Два года назад, когда наши уходили отсюда, они сняли с этих орудий замки и кое-какие важные части и запрятали тут недалеко, в камнях. Двое наших партизан знают, где находятся эти части. Завтра мы эти пушки подчистим, подладим и выстрелим по крепости. Вот будет потеха!
— Верно! Отсюда же как на ладони видно крепость, — подхватил Кирба. — Ну, повоюем! Мы будем отсюда, с сопки, наступать.
— Это уже как решит командир, — сказал Данилов. — Ну, орлы, спать, нас завтра ждут дела.
Но Богдан с Кирбой, взбудораженные разговором ожидаемого боя, уже не могли заснуть.
— Теперь уже скоро кончится война, совсем уже скоро, — шептал Кирба. — Сам подумай, какое у нас теперь войско, сколько ружей, пулеметов, а теперь появились пушки. Понимаешь? Пушки. Завтра услышим, как они грохнут. Наверно, можно оглохнуть, а? Они очень громко бьют. Ты слышал, как они бьют? Сильно громко бьют. Завтра мы крепость заберем, это уж нечего и думать. Отсюда эту крепость как на ладони видно, из пушки все можно снести.
— Ты говоришь, будто из пушки когда стрелял, — заметил Богдан.
— Зато я из винтовки, из нагана стрелял! Слушай дальше. Крепость мы заберем, белые и японцы убегут в город, а мы город со всех сторон окружим и всех белых и японцев перебьем. Понял? Тогда война и кончится. А раз война кончится, что нам больше тут делать? Нечего делать. Мы пойдем домой, будем новую жизнь строить. Я сразу женюсь. Ты слышишь?
— Да.
— Я сразу женюсь. Богдан, она такая хорошая, такая ласковая, другой такой нет нигде, ни на земле, ни на небе. А потом мы будем учиться.
— Совсем разговорился.
Поднялись партизаны, закурили, заговорили. Печь заполыхала ярким огнем, кашевары в солдатской кухне начали готовить завтрак. Данилов с двумя партизанами пошел на поиски замков и частей к крепостным орудиям «виккерсам».
Вскоре они вернулись. Богдан с Кирбой пошли помогать партизанам-артиллеристам откапывать и вычищать пушки. Орудия были готовы вести огонь, когда явился из соседнего форта командир Семен Павлученко. Он долго наблюдал в бинокль за крепостью. Богдан тоже поднес бинокль к глазам, волшебные стекла тут же приблизили солдатские казармы, склады с продовольствием и боеприпасами, он видел даже расхаживающих часовых.
Метель утихла, но слабый ветер тянул с лимана, сильный мороз жег щеки, нос. Богдан, напрягая зрение, смотрел на береговые форты, с левой стороны крепости, откуда должны были наступать основные
