Окружавшие разговаривающих рыбаки с уважением смотрели на Американа, они все знали о его су богатства, о его сундучках с золотыми и серебряными монетами. И некоторые из них думали, что действительно, зачем богатому Американу ловить кету, бегать за соболями в тайге, когда он может жить, как русские и китайские торговцы; стоит ему только захотеть — и рыба, и пушнина будут у него.
«Привык к богатству и к власти», — думал Пиапон, слушая бывшего приятеля.
— Что же ты, Пиапон, не пригласишь в хомаран, — засмеялся Американ. — Сам звал, приставай да приставай, а в гости не зовешь.
Пиапон пошел рядом с Американом в свой хомаран. В тесной маленькой берестяной юрте не могли поместиться все приезжие, потому другие рыбаки позвали остальных в свои хомараны. Дярикта с Мирой поставили перед мужчинами столик.
— Давно не виделись с тобой, Пиапон, — сказал Американ, — нельзя нам так встречаться, надо выпить.
— Мы водку все лето не видим, забыли даже, как пахнет, — засмеялся Пиапон.
— Водку всегда найдем. Эй, Гайчи! — закричал Американ.
В проеме юрты показался Гайчи.
— Принеси мне бутылку.
Гайчи исчез и через некоторое время принес бутылку ханшина.
— Чего ты принес? — возмутился Американ. — Русскую водку неси. Эту отдай гребцам. Принеси им еще одну такую, пусть угощают рыбаков, а то люди запах водки забыли. Когда тебе понадобится водка, — сказал Американ, понизив голос, — приезжай ко мне.
Пиапон вспомнил о разговоре с братьями, о решении провести летом касан и отправить душу отца в буни.
— Летом нам много водки потребуется, — сказал он.
— Лодку, две? — усмехнулся Американ.
— Касан устраиваем.
— Найдем. Весной напомнишь.
Гайчи принес русскую водку. Американ разлил ее по кружкам, налил и Дярикте с Мирой.
— Красивая у тебя дочь, чего замуж не отдаешь? — сказал он, оглядев Миру.
— Когда захочет, сама найдет мужа, — ответил Пиапон.
— Плохо. Это плохо, — сказал Американ, нажимая на слово «плохо». Дярикта бросила на него злой взгляд, Мира опустила голову. Мужчины выпили.
— Нет хо, нет чашечек, пьем по-русскому, — сказал Пиапон.
— Ничего, так даже лучше.
Американ всячески старался показать, как он рад встрече с Пиапоном. Вызвал Гайчи и потребовал вторую бутылку водки, банку леденцов, но стоило Пиапону упомянуть о поездке в Маньчжурию, как он начинал морщиться и пытался увести разговор на другую тему.
— Американ, я никогда не кривил душой, — сказал Пиапон, глядя, как бывший его приятель разливает прозрачную влагу.
— Знаю, — кивнул головой Американ, не отводя глаз от кружки.
— На русской земле каждый день власти меняются. Это ты знаешь? Богачей преследуют. Это знаешь?
— Я много езжу. Сейчас из Хабаровска возвращаюсь. Там богачи сидят на своих же местах. В Николаевске богачи кету солят, икру солят и еще больше богатеют.
— Не будет их, я верю умным людям, они сказали, что наступит такая жизнь, когда богачей не будет. Куда ты тогда денешь свой су?
— Выброшу, — засмеялся Американ и опрокинул в рот крутку.
Пиапон подождал, когда он выпьет содержимое кружки, смотрел на ползавший вверх и вниз кадык.
— Су твой — обман, — сказал он, когда Американ перестал крякать после водки. — Никто не верит в твой су.
— Верят, — ответил Американ, прожевывая жаренную на огне юколу. — Не все еще такие умные, как ты.
Пиапон ожидал, что Американ вскипятится, начнет ругаться, отпираться, доказывать, но он был совершенно невозмутим.
— Слушай дальше. Хунхузы, которые напали на нас…
— Были мои друзья, — досказал за Пиапона Американ и усмехнулся. — Это же я давно знаю, друг мой. Мне давно рассказали, что Холгитон ездит по стойбищам, выискивает, за что бы зацепиться и обвинить меня в смерти двух охотников.
— Если знаешь — хорошо, — спокойно проговорил Пиапон. — Так знай, я тоже думаю так же, как и Холгитон.
— Тоже знаю. Слухом полнится Амур. Я о тебе-то больше знаю, чем ты сам.
— Еще бы, если бы я имел столько должников, все амурские новости знал. Но не будем уходить от прямого разговора. Скажи, Американ, почему хунхузы не забрали халико?
— Потому, что халико был мой, а хунхузы — мои друзья. Ты же знаешь об этом.
— А откуда эти хунхузы?
— Из Маньчжурии, наверно, вслед за нами плыли.
— Ты же говоришь, что они твои друзья…
— Это ты и Холгитон говорите.
— Об этом говорят все, кто с нами ездил. Старик со старухой были тоже на стороне хунхузов.
Американ строго взглянул на Пиапона и сказал:
— Все это ваши выдумки.
— Ты кричал хунхузам по-китайски — тоже выдумки?
— Выдумки.
— Хунхузы говорили по-нанайски — тоже выдумки?
— От страха показалось.
Пиапона стала раздирать злость, но он крепился. Американ невозмутимо уплетал поджаренную юколу.
— Американ, идут новые времена…
— Пиапон, я часто бываю в городе, не учи меня. Сам запомни, какие бы времена ни настали, умники всегда будут умничать, бедные — нищенствовать, а богатые — приумножать свое богатство.
— Нет, не будет этого! Мне говорили умные люди.
— Мне тоже говорили, люди еще умнее, — Американ стал заметно нервничать. — Если Холгитону и еще кому-нибудь не дает спать мое богатство, то я могу уделить…
— Холгитону и мне не нужны твои богатства, понял, Американ? Мы боимся стать богатыми, потому что слишком метко стреляем, от нашей пули не ушел бы Берсенев.
Американ вскочил на ноги, ударился о согнутый тальник, поддерживающий хомаран.
— Кто сказал?! Пиапон, скажи, кто сказал?
— Друзья твои, хунхузы.
— Не шути, Пиапон!
— Боишься? За это, пожалуй, и нынешняя власть не погладит по головке.
Американ побледнел. Теперь он походил на молодого, темпераментного Американа, который по вечерам веселил охотников в зимнике. Походил тем, что уже не скрывал свои чувства за маской невозмутимости; лицо его отражало страх и гнев.
— Вот, давно бы так, — сказал Пиапон и выпил свою кружку.
— Откуда ты знаешь? Кто сказал? — допытывался Американ.
— Ты сам сейчас сказал. Я не знал, кто стрелял, теперь знаю.
Американ недоверчиво смотрел на Пиапона, разлил еще водки, выпил, пожевал юколу.
— Я не стрелял, никто этого не видел, тайга, она…
— Она все знает, — подхватил Пиапон. — Правильно, ты не стрелял, стрелял другой.
