многие уже не раз зимой готовили лес и кормили семью на эти заработки.
Когда не подействовал метод убеждения, Пиапон перешел к действиям. Собрал членов правления, составил списки бригад: охотников, рыбаков, лесозаготовителей. Колхозники пошумели, пошумели и вскоре согласились с Пиапоном, который разумно распределил членов больших семей по бригадам: главу семьи — на охоту, детей — одних на рыбалку, других на лесозаготовки. Пришел к нему обиженный Холгитон, которого он никуда не записал.
— Меня уже за человека не считаешь? — спросил он.
— Отец Нипо, отдыхай, из дома ходи на охоту, ставь петли, капканы, — уговаривал его Пиапон.
— Это и дети могут после школы. Пошли меня в тайгу хоть кашеваром.
— Нет, в тайгу ты просился в последний раз в тот год, когда тигра убили. Все, не могу я тебя отпустить. Заболеешь там, кто поможет?
— Уничтожили шаманов и спрашиваешь, кто поможет. Пошли своего доктора, если боишься за меня.
— Тебе одному доктора?
— А чего? Сами говорили, доктора заменят шаманов. Вот и посылай.
— Нет, доктора не пошлю и тебя не отпущу. Ты же во время кеты побаливал и теперь нездоров. Сиди дома.
— Так и не найдешь мне дела?
— Может, возле коров. Но там нечего зимой делать.
— Не пойду я к этому красному зверю.
— Сиди, отец Нипо, дома, посещай по вечерам школу, сам знаешь, как там теперь весело. Тебе ликбез надо кончать.
— Голова старая, не запоминаю я эти буквы.
— Старайся.
Прошли в хлопотах два дня, и Пиапона позвали в дом Холгитона. Старик лежал на сколоченной сыновьями кровати и тяжело дышал. Пиапон сел возле него на табурет. Часы-ходики отчаянно стучали в изголовье старика, никто до сих пор не снимал с гири лишней тяжести. Пиапон посмотрел на стрелки часов и сказал: — Часы, говоришь, поспевают за жизнью, а ты решил отстать. Слишком быстро идут часы, снимай железный груз.
— Пусть идут, — прохрипел Холгитон, — они теперь отсчитывают мое время. Чем быстрее кончится, тем лучше.
— Умирать собрался?
— Хватит, пожил, повидал много.
— Ничего не много, отец Нипо, все еще впереди. Ох, сколько еще впереди нас ждет интересного — во сне не приснится.
— Это верно, отец Миры, верно. Жалко уходить, да что поделаешь, забирают меня. Потом я лежу и думаю, мешаю я вам, путаюсь под ногами. Вспомнил все как было, хотя бы с колхозом… Путаюсь я, мешаю, сам теперь понимаю.
— Никому ты не мешаешь, отец Нипо, не выдумывай.
— Обузой стал, знаю, — продолжал печально старик. — Сколько я всего увидел, почувствовал. Отец Миры, это в одну жизнь не вмещается… Будет мне что рассказать в буни. Встречу друзей, твоего отца, отца Поты, расскажу им все… только не поверят они, да и сам я не поверил бы, если 6 не видел своими глазами. Такое произошло в жизни, в одной жизни… Твой отец обрадуется за тебя, за внука Богдана обрадуется. Отец Поты, тот прыгать начнет…
— Погоди, отец Нипо, ты чего это о буни заговорил? Рано еще. Ты поживешь еще, столько увидишь, будет что рассказать, чем удивить жителей буни.
— И того, чего я увидел, хватило бы прежде десятерым сказочникам. Говорю тебе, я прожил больше чем положено мне. От жадности, что ли, один я прожил жизнь нескольких людей. По-другому не объяснишь. Трудно понять, как это в жизни одного человека произошло столько событий… А я своей главной сказки так и не успел закончить… обидно очень.
— Ты закончишь, отец Нипо, закончишь. О чем сказка?
— О Ленине, отец Миры. Как пришла новая жизнь, так и обдумываю эту сказку… не закончил.
— Хорошая думка у тебя, очень даже нужная. Тебе нельзя уходить в буни, пока не закончишь сказку.
— Другие сказки я не так мучительно обдумывал. А эту никак не могу закончить… несколько лет думаю.
— Ты ее кончай, отец Нипо, сказки остаются нашим детям.
— Ты прав, отец Миры, люди смертны, все мы умрем. Но сказки бессмертны, как солнце. Сказка никогда не умирает.
— Теперь мы научились еще писать, не надо в голове все держать, запишут умные люди твою сказку о Ленине.
— Правильно, надо записать…
«Не поймешь его, — думал Пиапон, глядя на бледное лицо Холгитона, — о смерти говорит, а сам о бессмертной сказке, о Ленине думает. Как это у него совмещается смерть и бессмертие — не поймешь».
— Хорошо, что принесли русские люди нам грамоту, — продолжал Холгитон. — Очень хорошо. У меня есть старая легенда о грамоте. Наши предки, по легенде этой, знали грамоту. Хочешь, расскажу? Мне лучше стало. Всегда так, как поговорю с тобою — так легче всегда. Тогда, помнишь, когда Полокто с женой Гэйе меня оплевали при народе, тогда тоже ты успокоил. Ох, как тогда я осерчал, сейчас даже помню. Ну ладно; расскажу тебе легнду покороче. Там говорится, что была у нас грамота, да потеряли ее, когда переплывали море. Теперь я закончил бы так. Плавала эта грамота десятками, сотнями лет, плавала по морю. Находили ее люди, глянут на нее, да и выбросят, потому что зачем им такая непонятная грамота? Ни к чему. Находил грамоту и царь, тоже повертел, повертел, взглянул на своих слуг, говорит: «Чья эта грамота?» Отвечают ему слуги: «Это нанайская грамота. Живут эти дикие люди на Амуре. Зачем им, диким таежным людям, грамота?» — «Правильно, — говорит царь, — незачем диким людям грамоту иметь». И выбросил опять в море грамоту. Попалась наконец наша грамота Ленину. Он взял ее в сильные свои руки, взглянул на нее зоркими глазами, прочитал и говорит своим помощникам: «Эта грамота, друзья мои товарищи, нанайская, а народ этот живет на Амуре, охотится этот народ и рыбу ловит. Бедно очень живут они, всякие злые торговцы их обижают, обманывают. Помочь надо, други мои товарищи, этому народу нанай. Сперва выгоним торговцев, кровососов-обманшиков, принесем им, нанай, новую жизнь, а чтобы научились они сами по- новому жить, сами чтобы хорошо стали жить, дадим вот эту грамоту им. Только грамота эта, друзья мои товарищи, не годится для новой-то их жизни. Надо эту грамоту совсем обновить, по-другому переделать. Отдадим, друзья мои товарищи, эту грамоту ученым людям, пусть они перепишут ее заново, сделают ее на наш, советский лад и передадут ее древнему народу нанай».
Выполнили друзья-товарищи Ленина его слова, переделали древнюю грамоту на новый лад, на советский. И принесли они эту грамоту нам и сказали: «Учитесь, добрые люди нанай, учитесь по-новому жить, так велел Ленин передать свои слова. Сами стройте свою жизнь по-новому, по-советскому, а, для этого учитесь и учитесь, не жалея себя, сердца своего». Так бы я закончил эту легенду, — устало проговорил Холгитон.
— Отец Нипо, ты же новую сказку рассказал! — воскликнул Пиапон. — Это же и есть сказка о Ленине.
— Нет, это не та сказка, о Ленине другая есть, лучше этой. А это, говорю тебе, окончание на мой лад старой легенды о грамоте. Была такая легенда.
— Хорошая сказка, отец Нипо, очень хорошая. Надо бы записать ее…
— Правильно, отец Миры, надо записать, потому что это моя последняя сказка, больше вы не услышите…
— Ты опять за свое, — нахмурился Пиапон, — вылечат тебя. Повезем к большим докторам…
— Доктора — это хорошо.
— А что тебе надо еще?
