Через некоторое время после занятия немцами Киева меня вызвал к себе «для объяснений» начальник немецкой политической полиции, комиссар фон Лешник. При этом произошел исчерпывающий разговор. Между прочим, я ответил комиссару на его вопрос, ужели я не признаю, что немцы внесли успокоение в край, истерзанный большевиками:
– В городах это так, но не в деревне. Ибо вам очень хорошо известно, что вне городов вам приходится выдерживать постоянные кровавые столкновения с крестьянами…
Фон Лешник не отрицал этого. Да и трудно было отрицать. Хохлы ощетинились против немцев штыками. Конечно, борьба была неравная и совершенно безнадежная; однако это обстоятельство было одной из главнейших причин разочарования в оккупации Украины. Немцы очень быстро учли запасы психической силы этого народа, который способен кусаться, если у него выдирают самое для него важное.
Точно так же и большевики должны были в конце концов уступить классическому упрямству хохлов. Земельный коммунизм разбился главным образом о Малороссию. Край, который вывозил сотни миллионов хлеба за границу, вдруг перестал давать что бы то ни было даже для внутреннего потребления. Как это могло случиться?
Схема крайне простая. «Не будем пахать, пока будете отбирать у нас наш хлеб, даром». И перестали пахать. И… появился НЭП. Всесильный Ленин оказался бессильным перед дядькой-хлеборобом. Вот вам воскрешенная былина о Микуле Селяниновиче.
Этот процесс отпора сопровождался непрерывными восстаниями против большевиков. В лице бесчисленных «атаманов» возродились сотни Бульб, которые могли бы дать много очков вперед гоголевскому Тарасу. Из всех этих восстаний наиболее показательной явилась Алексеевско-Корнилово- Деникино-Врангелевская эпопея. Правда, она руководилась людьми общерусского масштаба, но основа Добровольческой армии была южнорусская. Характерно также и то, что эта армия боролась за «Единую Неделимую Россию», то есть возглавилась словами, написанными на памятнике Богдану Хмельницкому в Киеве. Таким образом, в исторической перспективе, Добровольческая армия явилась продолжателем дела малороссийского казачества XVII века.
Другими словами: южнорусская стихия не восставала против Московско-Петербургской общерусской власти в течение двух с половиной веков; а когда эта власть свалилась, она, Южная Россия, нашла в себе самой элементы, которые ярко, воодушевленно и самоотверженно стали бороться за восстановление какой-то общерусской национальной власти по образу и подобию ушедшей».
И еще один штрих в продолжение темы – по своей прямолинейности едва ли уступающий «альбуму» «Кати України»:
«Многие участники Белой борьбы помнят, конечно, что заставило их пойти «под знамена»: революция оскорбила глубокие тайники души – нечто святое, нечто запрятанное до поры до времени, но что вырвалось вдруг пламенем наружу. Скрежеща зубами шепталось: если и это стерпеть, то уже нельзя называться человеком. Чтобы сохранить в себе человека, люди ринулись в ряды под песню:
Увы. Так как в том лагере, откуда шли нестерпимые оскорбления и заушения, заправилами и вдохновителями, словом, «спинным хребтом» оказались евреи, то сама собой сложилась и вторая часть песни:
Это звучит терпко, но из песни, говорят, слова не выкинешь. А она, песня, в свое время распевалась на всем пространстве «Вооруженных сил Юга России».
И так можно продолжать и продолжать… Как справедливо заметил Василий Витальевич Шульгин, чтобы начертать правдивую летопись «об участии еврейства в большевистской авантюре», нужно было бы написать не один том. Но даже бегло приведенного материала вполне достаточно, чтобы разнести в прах безапелляционные утверждения об ответственности России, то есть русского народа, за миллионы украинских жертв, раздавленных Еврейским смерчем.
На фоне вышеизложенного особенно любопытно, какие же «исторические» обоснования движут логикой украинской стороны обвинения? Неужели же примитивные ссылки на русские фамилии в списке большевистских палачей?! Если такой «аргумент» действительно имеет место, то его с легкостью можно дезавуировать одним из диагнозов, поставленных Шульгиным:
«Не проявляют евреи и особой привязанности к своему еврейскому имени. Любой русский еврей, которого вы спросите, какой он национальности, никогда не ответит, что он еврей – всегда говорит: «я русский». Это обстоятельство, между прочим, очень сердит многих русских в эмиграции. Они говорят:
«Почему поляки, грузины и другие не выдают себя за русских, а только евреи?».
‹…› Но, говорят недовольные, «они выдают себя за русских, и поэтому иностранцы начинают приписывать русским такие свойства, которых русские вовсе не имеют». Ну, с этим ничего не поделаешь; евреи были лишены некоторых прав в России, но право русского гражданства или подданства они имели, и поэтому они имеют право считать себя русскими, поскольку это понятие выражает не расовую, а государственную принадлежность.
Но с другой стороны неоспоримо, что легкость, с какой евреи «заделываются» под другие нации, указывает, что они не особенно прочно привязаны к своему национальному имени. ‹…›
Это обстоятельство подмечается и в другом русле явлений: евреи с поразительной легкостью отрекаются не только от своего национального имени, но и от своих личных имен и фамилий, выдающих их еврейское происхождение. Возьмем хотя бы для примера бесконечный список «псевдонимов», которыми евреи расцветили большевизм. Почему все эти евреи отреклись от своих прирожденных имен?
Потому, говорят, что во времена «царизма» они, как революционеры, должны были скрываться, и по этой причине меняли фамилии. Пусть так. Но почему они не меняли еврейские фамилии на еврейские же?..»
Ответ на последний вопрос, на мой взгляд, предельно прост: видимо, для того чтобы апокалиптический кошмар, коим обернулся для Российской Империи еврейско-большевистский Смерч, вошел в историю под названием «Русская революция» – в качестве лжесвидетельства превалирования русской инициативы и главенствующей роли русского народа в «Великом Октябре» (или, говоря современным политическим языком, «демократического выбора» русского народа). Что ж, еврейский расчет, как всегда, оказался верен: не прошло и 100 лет, как исторические ретушеры свели на нет роль «бедных евреев» в Октябрьском
