— Ну, здравствуйте, здравствуйте, Валентин Евгеньевич, — встав из-за стола и встречая Боброва, сказал Ходунов. — Проходите, садитесь. Сначала давайте я посмотрю обоснование. Это сейчас самое главное.
Бобров передал Ходунову несколько листов. Тот, сдвинув брови, несколько минут читал молча.
— А здесь нужна ссылка на конкретный документ. Номер, дата.
— А, это у меня есть. Я просто не хотел загромождать. Чтобы яснее было. Вот, здесь все написано.
— Ну, остальные-то как раз не очень нужны. А вот эта — обязательно. Ну а в целом мне очень нравится. По-моему, убедительно и ясно. Оставляйте мне всё это дело и дискету. Мы с Вольтовым окончательно подредактируем и будем направлять. Все, считайте, что долгов у вас перед нами нет.
— Очень хорошо. А то я уж думал, что не сделаю всего. Столько дел образовалось — просто жуть.
— А что дома-то? Случилось что-нибудь?
— Мама умерла. Вы знаете, ей восемьдесят два года было. Сердце слабое. Ноги сильно болели последнее время. Месяца три уже из дому не выходила. И, казалось бы, мы должны были быть готовы к этому. А вот как случилось, так прямо как обухом по голове.
— Да… Сочувствую вам. — Ходунов вздохнул. — Хотя и говорят, что такая смерть счастливая, но для близких это удар. Даже если человек старый и больной. А когда это случилось?
— В четверг. 29-го. Сын пришел из института часа в три, а она лежит уже мертвая. Врач сказал, что умерла часов в одиннадцать. Был бы кто-нибудь дома, можно было бы хоть «неотложку» вызвать. Вот так… Ну, и, конечно, вы понимаете… Тут уж ни до чего. Вчера вот похоронили. А мне же еще надо собираться, дела висят… В общем, все кувырком. У меня и настроения-то ехать никакого.
— Ну, это, может быть, как раз и неплохо — уехать. Смена обстановки.
— Не знаю, ощущение такое… Как будто я что-то забыл или обязательно забуду. Все как-то напряженно.
— Ничего, это пройдет. Приедете, устроитесь, всё войдет в норму.
— Да, я вам тут презент один небольшой привёз. — Бобров достал из своего видавшего виды портфеля длинную коробку. — Вот, греческий, настоящий. Это оттуда. Брат жены привез. Я-то в этом не очень разбираюсь.
— О, «Метакса». Пять звезд. Отличная вещь. Спасибо большое, Валентин Евгеньевич. Ну, что же, давайте мы его сейчас и попробуем.
Ходунов достал из шкафа две рюмки и тарелку с лежащими на ней початой плиткой шоколада и апельсином.
— Эх, лимончик бы сюда хорошо подошел, ну да ладно. Сойдет и апельсин. Ну, чтобы у вас там все было хорошо. И вообще чтоб было хорошо.
Бобров залпом выпил свою рюмку и, поморщившись, закусил ломтиком апельсина. Ходунов только пригубил и покрутил головой.
— Да, действительно очень хорош. Полная гармония — цвет, вкус, аромат. Вот ни с чем не спутаешь. — Ходунов, прищурив один глаз, посмотрел рюмку на свет. — Квинтэссенция жизни.
— А, по мне, все это одинаково, — махнул рукой Бобров. — Уж лучше чистую. Махнул, и хорошо.
Раздался осторожный стук, и в дверь просунулась круглая, как шар, голова Шутикова.
— Можно, Александр Петрович?
— Конечно, Леонид Павлович. — Ходунов сделал приглашающий жест рукой. — Заходи. Третьим будешь.
— А вы тут рабочего времени не теряете, как я посмотрю. Правильный подход. — Шутиков обрадованно улыбался.
— Ну, у нас повод есть. Даже не повод, а причина. — Ходунов достал из шкафа еще одну рюмку. — Ты в курсе?
— А как же. Я же все бумаги готовил. Причастен.
— Ну, тогда тем более кстати. Что ж, Валентин Евгеньевич, чтоб движение вверх не останавливалось.
— Ну, только не слишком высоко, — расплылся в улыбке Шутиков. — Нечего нам с тобой там делать, Валя. Давай, чтоб всё было хорошо.
— Да мы уже за это только что выпили, — засмеялся Бобров.
— Ничего, — уверенно сказал Шутиков, — за это не грех и еще раз выпить. Поехали.
Бобров снова, не разбирая ни вкуса, ни запаха, опрокинул в рот содержимое рюмки, закусил и поднялся.
— Хорошо у вас, но, к сожалению, надо бежать. Так что извините.
— Да, конечно, понятно. До встречи. — Ходунов пожал руку Боброву.
— Ты когда у себя будешь? — спросил Бобров Шутикова.
— Да, я думаю, ненадолго. Минут через пятнадцать буду у себя.
— Тогда я не прощаюсь. Я в бухгалтерию, а потом к тебе.
Дождавшись, когда за Бобровым закрылась дверь, Шутиков, сразу посерьезнев, понизив голос, сказал:
— Следят. Я тут, пока ты был на совещании, приятелю звонил. Туда, на работу. Я тебе говорил, мы с ним сегодня встречаемся. Он живет совсем рядом, так что встретимся просто на улице. Договорились мы с ним ещё в пятницу вечером. И тогда я звонил из дома. Чёрт его знает, может, они уже тогда меня прослушивали? В общем, решил сегодня позвонить. Ну, напомнить. А потом, думаю, на всякий случай перенести время встречи. Звонил я из автомата. Здесь, прямо за углом. Так вот, одну рожу я уже заприметил ещё утром у своего дома. И сейчас он тоже на лавочке сидел. С газетой.
— Да-а, — протянул Ходунов. — Хорошего мало. А во сколько вы договорились встретиться?
— В половине десятого.
— Так ты перенес встречу или нет?
— Да его не было на месте. Я попросил, чтоб передали, что я звонил. Так что он придет, мужик он точный.
— Значит, встречаетесь все-таки, как договаривались?
— Ну а что делать? У них, знаешь, какая работа? По-всякому бывает. Но он придет. Это точно. Если что, то обязательно позвонит.
— Слушай, Леня, ну ты что? Ты же все прекрасно понимаешь. Если они тебя прослушивали, они ведь определили, куда ты звонил. И кто знает, как они себя поведут. А ты мне — «точный, точно придет»! Какое это имеет отношение к делу?
Шутиков, не поднимая головы, шумно вздохнул.
— Да все я понимаю. Ну а что тут сделаешь? — Он посмотрел в лицо Ходунова и попытался улыбнуться. Улыбка получилась совсем невеселая.
— Слушай, может, все-таки по-простому — в милицию? — предложил Ходунов.
— Ничего это не даст, — покрутил головой Шутиков. — Что я там скажу? Пакеты, которые остались в Швейцарии? Что за мной кто-то ходит? Подождать надо. Ладно, ты это все в голову не бери. Совершенно ясно, что они захотят со мной на контакт выйти. Так что пока ещё, я думаю, никому ничего не угрожает.
— Я в этом не уверен. Совсем не уверен. Хотя и, что делать, совершенно не представляю. — Ходунов вздохнул. — Ладно, завтра всё обсудим. Вот чёрт! Неужели мы действительно так влипли? Даже не верится.
— Да похоже, что действительно так. — Шутиков сдвинул брови и вздохнул: — Да, слушай, я ведь Наде так ничего ещё про эти деньги-то не говорил. Но теперь-то всё равно так получилось, что я тебя в это дело втянул. Давай, чтоб мне было спокойнее, пополам. Тебе две и мне, а?
Ходунов нахмурился, тяжело вздохнул и исподлобья посмотрел на Шутикова.
— Когда мы в Женеве говорили, ты меня просто ошарашил. Понимаешь? Но потом-то я об этом много думал. Не хотел тебе говорить, но раз уж ты сам начал… — Ходунов говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Ты извини, но ты нарушил правило, которое нарушать нельзя. Я так считаю.
