Ночью тяжелее всего, в уши проникает чей-то шелестящий шепот. Я мечусь по кровати, приникаю к его подушке и молюсь, чтобы хоть раз увидеть его во сне. В окно вкрадчиво вползает серый туман и тяжелой мягкой лапой касается лба. Кто-то в звенящей тишине окликает меня. Он приближается, одетый в белое, все такой же прекрасный и неизменно любящий, и мы взмываем ввысь, распростав прозрачные крылья. Мы парим над травой, над домами, над дорогами… И уносимся все дальше в нефритовое небо, туда, откуда льется яркий свет.
Близится рассвет, предвещая окончание сна и безжалостное пробуждение. В каждом уголке земли ночь растворяется в грядущем дне. Я просыпаюсь, и любимого снова нет рядом. Лишь неизбывная горькая нежность в сердце и влага на утомленных ресницах. С тех пор, как ранним утром я проснулась и увидела возле себя мертвого Тиан-Тиана, пробуждение превратилось для меня в нескончаемую муку.
В день отлета Марка из Шанхая я укрылась у родителей. На следующий день отправилась в нашу квартиру на западной окраине города, не взяв с собой ничего из подаренного Марком. Только надела платиновое обручальное кольцо с синим сапфиром, которое тайно сняла у него с пальца, когда Марк спал. Он был так расстроен и подавлен в день отъезда, что вряд ли заметил, что я украла кольцо. Да и какое это имело значение? Может, это была моя последняя проделка, или мне просто хотелось оставить себе что- нибудь на память о нем.
Кольцо мне очень нравилось, но было великовато, и держалось только на большом пальце. На пороге квартиры я сняла его и убрала в карман.
Тиан-Тиан смотрел телевизор. На столе перед ним была целая груда попкорна, шоколада и банок кока- колы. Увидев меня, он распростер руки и радостно воскликнул:
– А я уж подумал, ты сбежала, и я больше никогда тебя не увижу!
С этими словами он крепко обнял меня.
– Мама приготовила нам вонтоны. Хочешь, я сварю их тебе? – спросила я, потряхивая пакетом.
– Мне хочется поехать куда-нибудь и немножко поваляться на травке, – ответил он и, положив голову мне на плечо, добавил: – С тобой.
Мы взяли солнечные очки, прихватили бутылку воды и на такси доехали до университета Фудань. Здесь была восхитительная лужайка и дышалось гораздо привольнее, чем в общественном парке. Я всегда с радостью и теплотой вспоминала атмосферу студенческого городка, его вольнолюбивый дух, изысканность и освежающую чистоту.
Усевшись в тени камфорного дерева, Тиан-Тиан хотел, было, прочесть какое-нибудь стихотворение, но так ни одного и не вспомнил.
– Вот подожди, когда твои рассказы опубликуют, мы сможем приходить сюда и читать их вслух так, чтобы всем было слышно! Студентам университета ведь нравятся такие вещи, правда? – сказал он.
Мы довольно долго лежали под деревом, а потом даже пообедали в студенческом кафе. Недалеко от общежития иностранных студентов на улице Чжэнтун есть бар под названием «Рок-пивнушка», где часто выступает рок-группа «Маньяки». Владелец заведения – их гитарист Цзен Тао. Нам захотелось пива, и мы зашли.
Вокруг было множество знакомых лиц. Наши друзья не помолодели. Солиста «Маньяков» Чжоу Юна уже давно не было видно. Прошлым летом мы с Тиан-Тианом были на одном из концертов этой группы в Восточно-китайском политехническом университете. От их постпанковской музыки у нас чуть крыша не поехала. Мы танцевали, как одержимые, пока не рухнули на землю.
Появился Паучок в компании молодых людей, похожих на иностранных студентов. Мы обнялись, обменялись приветственными «ни хао, ни хао» и пришли к единодушному мнению, что нас свел счастливый случай. В последнее время Паучок много общался с иностранными студентами: из-за спада в компьютерном бизнесе он решил бросить его и поехать за границу учиться. И сейчас уже довольно бойко говорил по- английски и вполне прилично по-французски и по-испански.
В баре звучала музыка «Портисхед». Некоторые посетители танцевали, но лица у всех были блеклые и невыразительные. Завсегдатаи баров, которые днюют и ночуют в этих заведениях, все на одно лицо – безликие и безразличные ко всему. Я слушала музыку, а Тиан-Тиан ускользнул в туалет и через некоторое время вышел оттуда нетвердой походкой.
Я прекрасно понимала, чем он там занимался, но была не в силах противостоять его саморазрушительному упорству, видеть на его лице маску тупого равнодушия, словно его душа уже покинула тело и сгинула в неизвестности. А потом я напилась. Быть рядом с ним, когда он под кайфом, можно только в состоянии сильнейшего опьянения. Каждый из нас нашел средство забыться, забраться в собственную раковину и там бороться с самим собой, корчась от боли и не находя себе места, как мятущийся лучик света в кромешной тьме.
Около часа ночи после изнурительного танцевального безумия и изматывающей наркотической эйфории мы вернулись домой. Даже не помывшись, скинули одежду и рухнули в постель. Кондиционер был включен на полную мощность, и во сне меня преследовал назойливый, словно жужжание насекомого, звук его работающего двигателя. Это было единственное, что тревожило мой сон.
С первыми лучами солнца я открыла глаза и повернулась к Тиан-Тиану, чтобы поцеловать его. Мои горячие губы застыли от холода, прикоснувшись к его закоченевшему и белому, словно лед, телу. Я трясла его что есть мочи, звала по имени, целовала и тормошила за волосы. Потом, обнаженная, спрыгнула с кровати и в беспамятстве выскочила на балкон. И оттуда, прижавшись лбом к оконному стеклу, долго-долго смотрела на кровать в спальне и на неподвижное тело моего любимого.
По лицу потоком струились слезы, я в отчаянии кусала пальцы. И кричала ему:
– Проснись, дурашка!
Но он не реагировал. Он был мертв, и я тоже.
На похороны пришли многие друзья и знакомые Тиан-Тиана, но его бабушки не было. Всем было неловко, я очень нервничала и переживала. У меня не укладывалось в голове, что с Тиан-Тианом произойдет еще что-то. Я не понимала, как это возможно, что его тело вдруг превратилось в кучку бесчувственного невесомого пепла. Мне было трудно представить, как его душа выберется из страшного подземного узилища, где обитает смерть, и поднимется к небесам. Наверное, где-то там, высоко-высоко в небе, есть созданная творцом обитель первозданной чистоты, мир иных помыслов и чувств.
Похоронами занималась Конни. В траурной одежде и с черной вуалью, она походила на героиню фильма. Держалась стойко и с достоинством, но несколько отчужденно. Казалось, ее скорбь была скорее внешней, чем внутренней. В ней не было безумной растерянности отчаявшейся матери, потерявшей единственного сына, а лишь благородная и сдержанная печаль привлекательной дамы средних лет, облаченной в траур. В поведении любой женщины очень важна искренность. Достоинства и благовоспитанности мало. Мне вдруг почему-то стали неприятны выражение ее лица и тон, с которым она произносила надгробное слово.
Когда пришла моя очередь, я скороговоркой пролепетала стихотворение, посвященное Тиан-Тиану.
