Я понимал его. Если, несмотря на отблеск Янтарной планеты, несмотря на заряды бодрости, посылаемые У, и мне минутами сердце сжимает печаль, что же должны чувствовать другие? Печаль, невыразимую печаль, ибо Вселенная прекрасна и бесконечна, а мы малы и смертны, и гул вечности заставляет сжиматься сердце, как сжимается сердце при виде совершенной красоты. Чехов знал это.
9
Когда я пришёл домой, Галя уже ждала меня.
— Где ты был так поздно? — спросила она.
Фальшь в её голосе резала слух. Она же прекрасно знала, что Вася заехал за мной.
— Вася ко мне заезжал.
Галя неважная актриса. Ей, наверное, казалось, что она играет роль молодой женщины, разговаривающей, как обычно, со своим мужем, играет эту роль хорошо, в стиле лучших традиций Художественного театра. А я видел, как она напряжена, как неестественны и вымученны её движения, голос, слова.
Симпатия, не говоря уж о любви, — хрупкая штука. Это волшебный зелёный луч, который на мгновение изредка вспыхивает при закате. Чуть изменилось что-то, и вместо сказочной зелени — обычный закат.
Я смотрел на жену и тщетно пытался дождаться хотя бы маленького зелёного лучика, который так часто вспыхивал раньше. Зелёного лучика не было. Была двадцатичетырехлетняя среднего роста женщина с довольно обычными чертами лица, с более крупными, чем следовало бы, руками. Сколько раз она заявляла, что садится на диету, белковую, яблочную, капустную, молочную, кишмишную, мясную, очковую и бог знает какую ещё, а килограммчиков пять лишних у неё так и осталось, подумал я, глядя, как обтянули её домашние брюки.
Мне вдруг стало стыдно. Я смотрю на свою жену и выискиваю в ней недостатки, выискиваю придирчиво, некрасиво. Что я делаю? Это же Галя, Люша, то самое существо, которое совсем недавно наполняло моё сердце томительной сладостью, стоило мне только посмотреть на неё.
Мы познакомились в метро. Я даже помню, где это было. На кольцевой между «Белорусской» и «Новослободской». Я смотрел на ноги людей, сидевших напротив. Я люблю смотреть на ноги. В отличие от рук ноги очень выразительны. Усталые, нетерпеливые, кокетливые, самоуверенные… Какие красивые ножки, подумал я. Именно этими довольно пошлыми, но точными словами. И начал скользить взглядом от чёрных туфелек на толстой подошве вверх, к округлым коленкам, к серой юбке и серой кофточке, к прекрасному овалу лица под серой же маленькой шапочкой. Глаз я не увидел, потому что глаза были опущены на толстенную книжку, которую она держала в руках. Если бы она была менее красива, я бы попытался догадаться, что за книгу она читает. Но книга меня не занимала. Меня занимали её глаза. У этой девушки, подумал я, должны быть и глаза красивые.
И она подняла глаза. И они были красивые. И она вся была как раз такая, какой должна была быть. И я улыбнулся. Просто так. Потому что она была такая, какой должна была быть. А она сморщила носик и снова уткнулась в книгу.
Перед «Курской» она встала. Я встал за ней. Я видел её в стекле дверей, на которых написано: «Не прислоняться». Она посмотрела на моё отражение и снова смешно вздёрнула носик, и я улыбнулся. Мимо нас с грохотом проносились яркие лампы на стенах тоннеля, змеились кабели, а я всё ждал, пока снова увижу в стекле, как она морщит нос.
Мы вышли вместе; Я шёл за ней на расстоянии шага, но она не оборачивалась. Я так не мог бы. Я не мог бы идти, не оборачиваясь, зная, что за мной идёт человек, который смотрит на меня восхищёнными глазами. А она могла. В этом и состояла разница между нами.
Я трусоват по натуре, хотя всячески маскирую это. Преимущественно отчаянно храбрыми поступками. Я так боялся, что потеряю в следующее мгновение эту девушку, что сказал ей:
— Это бессмысленно.
Она обернулась, а я ускорил шаг и оказался уже рядом с ней.
— Что бессмысленно?
— Бессмысленно вам пытаться уйти от меня.
— Почему?
— Потому что вы такая, какой должны быть.
Впоследствии Галя меня уверяла, что это была гениальная фраза, что ни одна женщина на свете не смогла бы противиться соблазну узнать, что это значит. Через полгода мы поженились.
И вот теперь я ловлю на себе её настороженный взгляд и всем своим существом чувствую, знаю, что она не такая, какой должна была быть. Она не выдержала испытания Янтарной планетой и чтением мыслей.
Может быть, не протянись ко мне паутинка от У, она не смотрела бы на меня так, как смотрит сейчас. Не знаю. Я знаю, что мне снова грустно, потому что я слышу Галины слова, которые она не произносит. Возможно, профессор был прав, когда говорил, что за непроизнесенные слова не извиняются. Но я слышал Галины слова, и они были мне неприятны.
— И со всеми этими штуковинами я должен буду спать? — спросил я Нину Сергеевну, кивая на датчики электроэнцефалографа.
— Обязательно. Мало того, раз вы уж сами так настаивали, Борис Константинович и я решили провести максимально точные исследования. Поэтому мы будем не только снимать энцефалограмму, но и замерять БДГ.
— Это ещё что такое?
Я никак не мог найти для себя верный тон в разговорах с Ниной Сергеевной. То мне казалось, что голос мой сух, как листок из старого гербария, то я ловил себя на эдакой разухабистой развязности. А мне хотелось быть с ней умным, тактичным, тонким, находчивым…
— Это наши сокращения. Быстрые движения глаз, по-английски rapid eye movement или REM.
— Это во сне? Быстрые движения глаз во сне? Я же сплю с закрытыми глазами.
— Конечно. Просто исследователи заметили, что в определённых фазах сна глаза быстро двигаются под закрытыми веками. Впоследствии, как я, по-моему, вам уже говорила, эту фазу назвали быстрым сном. Именно во время быстрого сна человек видит сны.
— Значит, вы будете регистрировать мой быстрый сон?
— Совершенно верно. Самописцы энцефалографа отметят появление волн, характерных для этой фазы, а система регистрации БДГ сработает со своей стороны.
— А как же вы следите за движениями глаз, да ещё у спящего, под закрытыми веками?
— Мы приклеим вам на веки кусочки зеркальной фольги, и, когда вы заснёте, эта фольга будет отражать свет. Быстрые дрожания этого зайчика и будут соответствовать вашим БДГ. Видите, я вам целую лекцию прочла.
— Спасибо, Нина Сергеевна. Но как же вы? Я буду дрыхнуть, обклеенный датчиками, как космонавт, а вы…
— А я буду работать. Когда я пришла в лабораторию сна, муж всё шутил, что я превращусь в соню. Оказалось всё наоборот. Большинство опытов со спящими…
Я не слушал, что она говорила. Муж. Я сразу представил его. Отвратительный самоуверенный тип. Холодный и эгоистичный. Тиран и самодур. Мелкая, ничтожная личность. Разве он может оценить такую женщину? А она, как она может жить с этим чудовищем? Для чего ей терпеть вечные скандалы, придирки, оскорбительные издевательства — весь арсенал утончённого садиста?
— А как теперь, привык он? — спросил я и ужаснулся фальшивости своего голоса.
Она щёлкнула одним выключателем, потом вторым, третьим. Потом просто сказала:
— Мы разошлись. Два года назад.
Мне захотелось крикнуть: «Умница! Браво! Мо-лодец! Правильно! Так ему и надо!» Вместо этого я неуклюже пробормотал:
